Феликс Пальма - Карта времени
Завершив поиски, Люси закрыла ящик и, сгорая от нетерпения, кинулась к гостье. Что же могло увлечь ее сильней, чем разговоры с покойниками? Увидев то, что было у Люси в руках, Клер узнала ответ: разговоры с теми, кто еще не родился. Девушка с горящим взором протянула подруге уже знакомую читателям бледно-голубую рекламную афишку. Фирма «Путешествия во времени Мюррея» приглашала всех желающих побывать в будущем, а точнее — в 2000 году, чтобы своими глазами увидеть битву людей и автоматов, призванную решить судьбу человечества. Вне себя от удивления, Клер несколько раз прочла афишку от начала до конца и внимательно рассмотрела грубоватую иллюстрацию, изображавшую один из эпизодов грядущей битвы. Ее особенно заинтересовала фигура предводителя человеческого войска, которому художник постарался придать эффектную героическую позу и который, как гласила подпись под рисунком, был храбрым капитаном Дереком Шеклтоном.
Не дав гостье опомниться, Люси заявила, что была в конторе Мюррея не далее как этим утром. Там она узнала, что во второй экспедиции, которую решено было снарядить после небывалого успеха первой, остались свободные места, и попросила записать их обеих. Клер возмутилась было таким самоуправством, но Люси, нимало не смущаясь, заявила, что спрашивать согласия приятельницы было некогда, ведь, узнай о ее авантюре родители, они наверняка запретили бы дочери путешествовать во времени или, чего доброго, увязались бы вместе с ней, а Люси не желала отправляться в 2000 год в компании докучливых родственников. Она уже все обдумала: с деньгами не должно было возникнуть никаких затруднений, поскольку ее состоятельная бабушка Маргарет была не прочь ссудить внучке сумму, которой хватило бы на два билета, а их общая приятельница Флоренс Бернетт после долгих уговоров согласилась сказать, что подружки проведут ближайший четверг у нее в загородном поместье в Киркби. Так что, если Клер не возражает, в тот день они побывают в будущем и вернутся засветло, ни у кого не вызвав подозрений. Выпалив все это на одном дыхании, Люси с надеждой посмотрела на подругу.
— Ну как? — спросила она. — Ты со мной поедешь?
Клер не могла, не хотела и не знала, как отказаться.
Спустя четыре дня, прошедших в предвкушении увлекательного приключения, Клер и Люси стояли у главного входа в живописное здание фирмы, морща носики от исходившей от фасада чудовищной вони. Один из рабочих, оттиравших стену от субстанции, напоминавшей экскременты какого-то животного, извинился за неприятный запах и заверил посетительниц, что, если они отважатся пересечь подъезд, прикрыв лица платочками и задержав дыхание, им окажут прием, достойный двух очаровательных молодых леди. Люси раздраженно отмахнулась, не желая омрачать великое предприятие столь низменными вещами. Она сжала локоть своей спутницы, то ли ободряя, то ли желая поделиться восторгом, и потащила ее в подъезд. Клер посмеивалась про себя над возбуждением подруги. Девушка догадывалась, отчего Люси так нервничает: путешествие еще не началось, а ей уже не терпелось поскорее вернуться, чтобы рассказать о будущем родным и друзьям, которым не хватило храбрости, любопытства или средств присоединиться к экспедиции. Для Люси предстоящая поездка была очередным забавным приключением, вроде пикника, который пришлось свернуть из-за грозы, или небольшой качки во время морской прогулки. Клер согласилась на это путешествие по другим соображениям. Люси была расположена заглянуть в 2000 год, будто в только что открытый магазин, и вернуться домой к полднику. Что касается Клер, то она вовсе не собиралась возвращаться.
Тихая, как мышка, секретарша провела девушек в гостиную, где, оживленно беседуя, ждали тридцать счастливчиков, которым выпало стать членами второй экспедиции в 2000 год. Сотрудница конторы объявила, что скоро подадут пунш, а затем к будущим путешественникам выйдет сам Гиллиам Мюррей, чтобы поприветствовать их, осветить историческое значение предстоящего события и дать подробные инструкции относительно того, как подобает вести себя в будущем. Сообщив все это, секретарша сухо поклонилась и удалилась прочь, оставив гостей в просторном помещении, бывшем в свое время зрительным залом театра, о чем свидетельствовали ложи по бокам и сцена в глубине. Освобожденный от кресел и заставленный низкими столиками и неудобными диванами, зал казался весьма неуютным, прежде всего из-за высоченного потолка, с которого свисали люстры, похожие на колонии гигантских пауков, живущих своей жизнью и равнодушных к людям внизу. Кроме уже упомянутых диванчиков, на которые пожелала опуститься лишь парочка леди лет восьмидесяти, решивших дать отдых своим старым костям, — остальные предпочитали оставаться на ногах, вероятно, оттого что с естественным в таких случаях волнением проще было справиться стоя, — убранство гостиной составляли уже упомянутые столики, на которых вышколенные горничные как раз подавали пунш, размещенная на сцене деревянная кафедра и статуя отважного капитана Шеклтона, встречавшая гостей у входа.
Пока Люси перечисляла имена остальных путешественников монотонной скороговоркой, не позволявшей судить о ее симпатиях и антипатиях, Клер рассматривала изображение того, кто еще не родился. Отлитый в бронзе в два человеческих роста, бравый капитан Дерек Шеклтон казался потомком греческих богов: его поза была не менее горделивой, чем у любого из них, однако если большинство героев античности довольствовались фиговым листком, их дальний потомок был одет куда приличнее. На капитане были тяжелые доспехи, призванные защищать его от вражеских пуль, причудливый шлем почти полностью закрывал лицо, оставляя открытым лишь мужественный подбородок. Клер пожалела, что будущего спасителя человечества нельзя разглядеть получше. Она точно знала: это лицо, запечатленное в бронзе, совсем не похоже на лица тех, кто ее окружал. Человек, способный повести армию в последний бой, наверняка обладал благородными, одухотворенными чертами, а его взгляд, полный отваги и решимости, внушал надежду друзьям и повергал в трепет недругов. И все же эти прекрасные глаза порой заволакивало пеленой грусти, ведь в груди воина билось живое, чувствительное сердце. Услужливое воображение подсказывало неисправимой мечтательнице, какая тоска томила это сердце, каким одиноким чувствовал себя солдат, когда шум битвы ненадолго стихал. Отчего он грустил? Оттого, что у солдата не было любимой, лицо которой он мог бы вспоминать, улыбка которой придавала бы ему сил, имя которой он повторял бы по ночам вместо молитвы, в объятия которой он возвращался бы после боя. На мгновение Клер вообразила, как храбрый, несгибаемый полководец шепчет во сне, словно потерявшийся ребенок: «Клер, моя Клер…» И улыбнулась своим мыслям. Конечно, у нее чересчур разыгралось воображение, и все же воображать себя возлюбленной человека из будущего было очень странно. Разве возможно, чтобы тот, кого еще нет на свете, внушил ей чувства, на какие не приходилось рассчитывать ни одному из ее вполне реальных кавалеров? Ответ был прост: Клер, сама того не желая, приписала бронзовой скульптуре все, что ей так хотелось видеть в мужчине. Разумеется, настоящий капитан Шеклтон вполне мог оказаться совсем другим. И даже более того: его взгляды, привычки, манера выражать свои чувства могли показаться странными и непонятными, так же как поведение самой девушки наверняка показалось бы странным людям прошедших веков. Таков закон жизни. Если бы Клер только могла увидеть лицо капитана, она непременно поняла бы, что скрывается в груди человека будущего: темный кристалл, непроницаемый для ее взора, или трепетная живая душа, которой Господь одарил каждое из своих созданий, родись оно сейчас или через сотню лет. Но проклятый шлем скрывал черты героя. Разглядеть его Клер не могла. Приходилось довольствоваться малым и додумывать остальное. Скульптор запечатлел капитана готовым ринуться на неприятеля: сжимая в руке рукоять шпаги, он опирался на правую ногу, а левую почти оторвал от земли.
