Ильдар Абдульманов - Царь Мира
— В ходе допроса будет вестись звукозапись. Я полагаю, очень скоро вам будет предъявлено официальное обвинение. Но пока давайте просто поговорим о том, что случилось в ночь с понедельника на вторник. Начнем с вечера понедельника. Итак, вы намерены были встретиться с Ворониной?
— Да, обычно она приходила ко мне в понедельник. Но в тот вечер мы договорились, что я приду в театр.
— Вы были в близких отношениях?
— Да.
— Почему вы решили встретиться в театре?
— У труппы была внеочередная репетиция, обычно в понедельник у всех выходной. Было уже поздно, я и решил зайти за Алиной.
— Что произошло в театре?
— Я посмотрел репетицию. Потом, когда она уже заканчивалась, я ушел в гримерную, она должна была туда прийти. Мы встретились, поговорили.
— Сколько продолжался ваш разговор?
— Минут десять, не больше.
— Его содержание?
— Алина сказала, что нам нужно расстаться. Что у нее сейчас много работы и прочее…
— Что прочее?
— Не знаю, я точно не помню.
— Не помните последний и такой важный разговор с дорогой для вас женщиной? — с иронией спросил Ващенко, и эта интонация задала тон всему последующему разговору.
Калинин понял, что сидящий напротив человек настроен если не враждебно, то с явным недоверием к нему, и поэтому надo следить за своим языком и не болтать лишнего. Ващенко же решил, что расколоть Калинина будет гораздо проще, чем Клюкина. Если они действительно были в сговоре, то, несомненно, Клюкин ходил в вожаках.
— Не помню точно, — повторил Калинин. — Алина сказала, что у нее много работы и нам пока лучше расстаться.
— Понятно. И что вы ей ответили?
— Ничего. Что можно сказать, если женщина хочет уйти? Сказал «ладно» и ушел.
— Так просто? И вы не ссорились, не ругались, не кричали?
— Нет.
— Вы на удивление хладнокровный человек.
Ващенко закурил сигарету, протянул пачку Сергею, тот отрицательно покачал головой.
— Что вы замолчали?
— А вы не спрашивали.
— А, понятно. Еще раз спрашиваю. Вы не ссорились с Ворониной, хотя она, грубо говоря, решила вас, так сказать, турнуть?
— Лучше не говорить грубо, если нет необходимости, — спокойно заметил Сергей, хотя перед этим стиснул зубы.
Сергунин заметил это. Впрочем, с первых фраз и взятой полковником интонации он сделал вывод, что партнер (и что хуже всего — начальник) ему достался никудышный. Конечно, он неглуп, но самомнения в нем больше, чем ума. Сам Сергунин ни с кем бы не говорил в таком тоне — ни с потенциальным убийцей, решившим скрыть свое преступление, ни тем более с человеком, в приступе гнева ударившим любимую женщину.
— Отвечайте на вопрос, — резко сказал Ващенко.
— А разве я не имею права не отвечать? — уже спокойно осведомился Калинин.
Сергунин понял, что парень «закусил удила», теперь он будет говорить с Ващенко также иронично. Полковника это должно взбесить — он там в своем КГБ вряд ли привык к такому тону со стороны допрашиваемых.
— В ваших интересах говорить правду.
— Вряд ли наши интересы совпадают, так что ваша забота о моих интересах выглядит странно.
— Ах вот как ты заговорил! Ну ладно. В таком случае сообщаю вам, гражданин Калинин, что вы обвиняетесь в покушении на убийство Алины Ворониной и в нанесении ей тяжелых телесных повреждений. Кроме этого, следствие располагает уликами о вашей причастности к преступной деятельности особо опасного рецидивиста Привалова. Степень вашего участия будет установлена, и соответствующие обвинения, я думаю, не заставят себя ждать. Могу с вами поделиться личными наблюдениями. В преступных группах есть милый обычай все валить на самого, так сказать, слабого. И если вы были в одной компании с Приваловым и Клюкиным, то эта роль «светит» вам в первую очередь.
— Я тоже могу поделиться личными наблюдениями, — откликнулся Сергей. — Из прошлого к нам пришли несколько легенд. Вот одна из них: в госбезопасности работало много негодяев, но глупых людей не было. К сожалению, мои личные наблюдения доказывают, что это всего лишь легенда.
— Та-ак. — Ващенко побагровел, но сдержался — скорее всего, из-за присутствия Сергунина. — Что ж… Жаль, но разговора у нас не получается. Через несколько дней вы заговорите другим тоном, только вряд ли я пойду вам навстречу.
— Я этим не огорчен, — усмехнулся Калинин. Он действительно был озлоблен.
— Если у вас нет вопросов, подполковник, то есть смысл прекратить допрос. Дальше уже дело пойдет серьезнее, будут предъявлены улики. У вас был шанс на чистосердечное признание, Калинин, но вы не пожелали им воспользоваться.
— У меня есть несколько вопросов, — сказал Сергунин. Он понимал, что одним этим противопоставляет себя полковнику ФСБ, но, к счастью, они работали в разных ведомствах, и это не должно было иметь плохих последствий.
— Прошу, — сказал Ващенко несколько удивленно.
— После того, как вы расстались с Ворониной, вы сразу пошли домой?
— Да.
— И были дома до прихода капитана Клюкина? Ведь это он вас задержал?
— Да, он.
— Вы спали?
Сергей вспомнил, что при задержании он был не дома, а на улице, что он держал в руке топорик, а рядом визжали дамочки, на которых он якобы напал. Конечно, их напугал инэст, как и его самого, но рассказывать о светящемся привидении Сергею совсем не хотелось. Сергунин, как оказалось, понял это.
— Я говорил с напарником Клюкина и знаю обстоятельства вашего задержания. Логично было бы предположить, что ваш разговор с Ворониной был очень резким и, возможно, вы совершили некие действия, будучи не в состоянии себя контролировать. Или же ваше поведение при задержании было, так сказать, запоздалой вспышкой ярости?
Ващенко не знал, что Сергея брали с оружием в руках, и слушал с интересом, хотя был раздосадован: мент его обскакал и не поделился информацией.
Сергей не знал, что отвечать. Конечно, он понимал, что Сергунин куда более порядочный мужик, чем этот фээсбэшник, и, возможно, хочет ему, Сергею, помочь. Состояние аффекта считается смягчающим обстоятельством — туда он и клонит, видимо.
— Я повторяю, наш разговор закончился спокойно, и я пошел домой и лег спать. Когда на улице закричали, я понял, что кто-то напал на женщин. Я взял топорик и выскочил на улицу. А там меня задержали Клюкин и его напарник.
— Но женщины уверяли, что это вы на них и напали, вот в чем дело, — сказал Сергунин.
— Они просто были напуганы. Я думаю, если вы их допросите, они откажутся от этих слов. Было темно, они могли спутать меня с другим.
— Возможно. Пусть будет так. Когда вы ушли из театра, там оставались только Власов и Воронина?
