Кэтрин Азаро - Инверсия праймери
— Сколько у вас пациентов?
Он слегка улыбнулся:
— Один.
— В это количество вхожу я?
— Да.
— Тогда чем вы здесь занимаетесь? — фыркнула я.
— Исследованиями. — Мой интерес, казалось, был ему приятен. — Я изучаю психологические эффекты систем биомеханика-человек.
Боже праведный! Так это тот самый Тагер? Я сама читала его работы.
Мужик являлся признанным экспертом по части эффектов, оказываемых биомеханическими системами на людей, носивших их в своих телах. Я никогда не знала, что его основная специальность — душеспаситель. Это означало, что помимо научной работы он выполняет здесь задание КИКСа, скорее всего связанное с ДВИ или с Дьешанской Академией.
Я не знала, как себя с ним вести. Он казался слишком обычным. Десять лет назад, когда после инцидента на Тамсе меня посылали на обследование к душеспасителю, я спросила женщину-психолога, сколько пациентов было у нее за всю ее карьеру. Она ответила: восемь. Восемь пациентов за двадцать пять лет — и это включая меня, встречавшуюся с ней только дважды.
Я не хотела идти к ней. Я пошла только потому, что меня заставили. Да, мой командир выбрал хорошего врача. Если бы мне хотелось принять помощь, она смогла бы ее оказать. Но теперь все было по-другому. Тагер был моим единственным вариантом, и в силу каких-то глупых соображений мне не хотелось доверяться врачу-мужчине. Почему — сама не знаю. Не хотелось, и все тут.
Я вздохнула:
— Возможно, я совершила ошибку, придя сюда. Я зря отнимаю у вас время.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Что заставило вас прийти?
Я пожала плечами.
— Собственно, это не назовешь проблемой. — Я помолчала. — В последние дни я совершила несколько поступков… немножко странных поступков.
— В каком смысле странных?
— Сегодня ночью я целилась себе в висок из дезинтегратора на боевом взводе.
— Расскажите мне об этом, — негромко попросил Тагер.
— Я разговаривала с этим певцом из кабака. Я была пьяна. Я приставила дезинтегратор к виску, а предохранитель оказался спущенным. Рука плохо слушалась. — Я замолчала. Не хотелось мне говорить с этим мужиком — ни о сегодняшней ночи, ни о чем другом.
Если не считать того, что на этот раз я пришла по собственной воле, ожидая какой-то помощи. Не знаю какой, но я и не узнаю, пока сама не приложу усилие. Я вздохнула глубоко и попыталась еще:
— Две ночи назад я едва не убила человека, самого обыкновенного штатского, только за то, что он прижал меня к стене. Не знаю, почему. Ну, да, он кажется мне навязчивым. Он мне не нравится, а я — ему. Но это все.
Тагер продолжал внимательно смотреть на меня — возможно, он и в самом деле хочет разобраться. В конце концов, это же его работа. Ему положено так выглядеть.
— Как это случилось? — спросил он.
— Мне не понравилось, как он прикоснулся ко мне. — Мне сделалось не по себе. Все оказалось куда хуже, чем я себе это представляла. — Я среагировала как на нападение. Не знаю, почему.
— Что вы сделали?
— Разбила стакан и чуть не зарезала его.
— Чем вам не понравилось то, как он прикоснулся к вам? — Тагер говорил осторожно, но не так, как люди на контроле, ожидавшие, что я взорвусь при любом неверном движении. Тагер обращался ко мне так, словно питал ко мне глубочайшее уважение, что уже было абсурдно, учитывая, что мы с ним познакомились не больше пяти минут назад. Уважение надо завоевывать, а я не сделала еще ничего, чтобы завоевать его.
— Он дотронулся до лямки моего платья. — Описание инцидента заставило меня ощутить себя дурой. Назвать мои действия неадекватной реакцией было бы, мягко говоря, преуменьшением. — Потом он сунул руку между грудями и прижал к стене.
Тагер не сводил с меня взгляда:
— Он знал, что вы — праймери?
— Нет. Мы только познакомились в туристическом клубе.
— Он угрожал вам?
— Нет.
— Вы уверены?
— Конечно.
— Почему?
Я нахмурилась:
— Что вы хотите этим сказать: почему? Потому, что знаю.
— Как?
Кой черт он спрашивает меня об этом?
— Я эмпат, вот почему. Он сказал что-то насчет необходимости разбить мою «ледяную скорлупу». Но не предпринимал никакого насилия.
— Вы уверены?
— Да, уверена. Вы видите здесь проблему?
— Ваши рефлексы не включились бы без причины.
Вот, значит, как он отрабатывает свою зарплату: изрекая истины, и без того очевидные для его единственного пациента?
— Вы — душеспаситель. Вот вы и скажите мне, в чем здесь проблема.
Тагер вздохнул:
— Вы должны мне немного помочь.
— Это и есть то, что вы вынесли со всех своих степеней? Пусть пациент сам ставит себе диагноз, да?
Он не выказал никакого раздражения, продолжая говорить все тем же спокойным, полным уважения тоном:
— Мне необходимо услышать от вас больше.
Было что-то странное в том, как он смотрел на меня. Где-то я уже встречала такой взгляд. Непонятно почему, я разозлилась:
— Чего услышать?
— Происходило ли с вами в последнее время что-нибудь еще необычное?
Я вспомнила наконец это выражение. Такое появлялось на лице у моей матери, когда тому, о ком она заботилась, было больно. И его сопереживание, похоже, не подделка. Это не напоминало натренированное выражение-маску для пациентов. Я всерьез тревожила его. Но почему? С чего ему питать ко мне сочувствие — ко мне, которую он никогда не встречал раньше, к биосинтетическому чуду с фальшивым человеческим обликом?
— Нет, — ответила я. — Я не делала больше ничего странного. Я — это всего лишь я, и это уже не лишено странности. Наверное, мне лучше идти домой. Я устала, вот и все. Вчера мне пришлось пройти долгий путь.
— С туристами? — улыбнулся он.
С туристами? Он, должно быть, имеет в виду тех любителей морковного сока…
— Нет, я возвращалась пешком из ДВИ. Дошла до Солдатской Рощи. Я там спала.
— Зачем?
Хоть бы он перестал задавать мне эти вопросы.
— Я устала.
Он молча ждал.
— В ДВИ я приехала на метро, — объяснила я. — Но я не люблю, когда на меня глазеют. Поэтому я пошла домой пешком.
— У вас что, нет флайера?
— Почему же. Есть. Но вчера утром я не могла сесть в него.
— Вы часто летаете на флайерах?
— Постоянно.
— С вами случалось что-нибудь во флайерах?
— Конечно, нет.
— Но вчера вы не могли сесть во флайер.
Мне вдруг захотелось схватить его и потрясти хорошенько.
— Ну и что, черт возьми, в этом такого?
— Праймери. — Он помолчал, явно ожидая, что я подскажу, как меня зовут.
