Олег Овчинников - Арахно. В коконе смерти
И не свернул с пути, даже когда понял, что с каждым шагом все больше удаляется от Лежбища. От взгляда жены, в котором молчаливая надежда, с какой она встречает каждое его возвращение, уже через минуту сменяется привычным упреком: «Как же ты мог так рисковать мной? Даже не мной, нами!» От ее постоянных «Тош, Тош», от которых ему временами становилось тошно. От шумных и каких-то нелепых ссор вроде той, последней, разгоревшейся из-за непонятно куда подевавшейся банки сгущенки. То есть теперь-то, наверное, понятно. В конце концов, это ведь она сама отрезала ему путь к возвращению.
И он снова последовал за проводником сейчас, безропотно, будто и не было никакого завтрака в открытом ресторанчике на берегу Сены, и официанта в черной бабочке, и сверкающего колпака из хромированной стали. «Какая разница, когда ты по-настоящему голоден?» – с теплой улыбкой повторил Антон и, не раздумывая, полез в подозрительный лаз, стоило его проводнику небрежно махнуть рукой куда-то вправо и вниз.
И почти сразу услышал далекий гул.
Так мог шуметь ветер, загнанный в ловушку аэродинамической трубы. Или поток машин, непрерывно несущихся по загородному шоссе. Но не на глубине в сотню метров! Нет, тут шумело что-то другое.
Антон почувствовал, как хищно затрепетали крылья носа. Это был еще не запах, только предвкушение его. Сколько там до источника звука, километр, полтора? Может, и все пять, если вспомнить задачу про крысу и сыр в лабиринте. Главное – не забывать, что двигаться, ориентируясь на звук или запах, и приближаться к вожделенной цели – не обязательно одно и то же. Хорошо, что у Антона есть проводник получше, чем интуиция и несовершенные органы чувств. Он подмигнул одним глазом – оказывается, достаточно и этого – и прошептал голосом раскаявшегося грешника: «Хорошо, что ты есть». И вместо ответа получил встречное подмигивание. «Ты тоже ничего».
Поворот, другой, развилка, которой Антон даже не заметил. Трудный подъем по крутой осыпи, где ноги утопали по колено, как в песочном торте. Лаз-шкуродер, через который им с рюкзаком пришлось протискиваться по очереди. Но все это – под жизнерадостный аккомпанемент несмолкающего, наоборот, постоянно усиливающегося шума.
Откуда здесь взяться такому чуду, когда на поверхности все сухое и трава стоит зеленая всего месяц в году? Вопрос!
Еще одна осыпь, на этот раз круто уходящая вниз. Круче только с парашютом. Тут бы штурмовой шест употребить или хоть пару дюралевых крючьев вбить выше по склону и веревочкой за пояс обвязаться. Но Антон спокойно зашагал по осыпи, то есть почти побежал, ставя ступни параллельно, «лесенкой», и временами подпрыгивая, даже не перекрестился. Да и не умел он, если честно. Ну ткнул бы тремя пальцами в лоб, ну в живот, а потом куда? К правому плечу или к левому? Нет, такими пособиями Антон в жизни не интересовался.
Коварная осыпь уперлась в стену, похожую на воплощенное в камне понятие «полуплоскость»: снизу-пол, граница, зато уж во всех остальных направлениях скала простиралась настолько, что нащупать ее края не удалось ни лучику фонарика, ни скудному человеческому воображению. Долго бы пришлось Антону бегать взад-вперед вдоль этого «наглядного пособия», если бы не гул, который мало-помалу перерос в рокот, и не улыбающаяся физиономия Бельмондо с немым вопросом на пухлых губах: «Ну что, парень? Ты на финишной прямой, может, ускоришься?»
И Антон ускорился, понесся вдоль стены еще быстрее, чем с горки, привычно задирая вверх левое, наиболее чуткое, ухо, хотя чего тут прислушиваться, этот грохот разберет и глухой!
Глухой не глухой, а эпицентр он все-таки проскочил, не смог вовремя остановиться. Да и кто же знал, что столько шуму исходит наружу не то что бы из ничего, но из такого узкого просвета, что и боком едва протиснешься. Особенно если на спине рюкзачище – вдвое шире хозяина. Даже не дверь в стене – какое-то окошечко в мир иной, право слово, слуховое!
Ох, как весело и легко в одночасье сделалось на душе у Антона, как он удачно хохмил и сам же смеялся своим шуткам, а как задорно напевал «ходють кооони над ри-икооою, ищуть кооони…» и т. д., благо никто его пения не услышит-в эдаком грохоте.
«Здесь даже лучше, чем в душе. Или под пылесос», – подумал Антон и заливисто расхохотался, уже чувствуя лицом первые, самые мелкие брызги, а подошвами – жадно зачавкавшую почву. У самого берега он упал на колени, в гальку, в песок, и сотворил нечто вроде молитвы, какой уж сумел, сугубо атеистической. Во имя Жана, и Поля и, в общем, Бельмондо. Аминь?
Каким же сладостным был его первый глоток! Антону казалось, что он не пьет воду, а впитывает, как губка. Или как растение – всеми своими устьицами. Микроскопические капли сперва наполнили царапины на ладонях, затем проникли в трещинки на губах, оросили каждый сосочек на воспаленном языке, коротко прокатились по стенкам пересохшего горла – и все, до ссохшегося в нитку пищевода не дошло ни грамма, все впиталось где-то по дороге. Нуда ничего, это как заливать снежную горку зимой, первые несколько ведер льешь как будто впустую, чтобы еле-еле размочить верх склона, а потом потихонечку-полегонечку процесс набирает темп, первая порция снежка схватывается и пропускает воду дальше. К тому же погружать сложенные лодочкой ладони в ревущий поток, а потом трепетно подносить их ко рту гораздо легче, чемс полным ведром, а то и двумя взбираться по скользким, кое-как протоптанным ступеням. Уж эту-то упоительную, не сочтите за каламбур, процедуру Антон был готов продолжать, сколько потребуется. А потом повторить с начала.
Напившись немного, вымыв лицо и шею и замочив в прибрежной пене перетруженные ноги, Антон не выдержал, защелкал фонариком, как японский турист фотокамерой. Огляделся по сторонам, насколько позволила крепость пальцев и убогая мощность лампочки. Он увидел огромный зал, целую анфиладу залов, направляющей осью которой служила подводная река с порожистым руслом. И какая мощная – куда там Малой Вьюжке с ее трехметровым падением уровня на километр. И ведь наверняка глубокая. Не по колено и даже не по пояс – то место, в котором Антон беззаботно мочил стертые пятки, в каком-нибудь любительском отчете назвали бы «высокой» водой. Насколько высокой – Антон не собирался выяснять. Смоет же, как… в общем, мало не покажется.
Он достал из рюкзака первую попавшуюся ветошь – то ли полотенце, то ли старую майку, теперь уже не разобрать – обтер ноги. «Было бы что-нибудь согревающее – посетовал, – хотя бы чай, можно бы рискнуть ополоснуться целиком. Или гидрокостюм – тоже защищает от переохлаждения. Ага – поддел себя сам, – а еще лучше – байдарка. Нет уж, спасибо! Плавали, знаем… Эх, а может, воду прямо в каске вскипятить? На спичках! Осталось еще штук восемь охотничьих. Они в воде не гаснут, но вот греют ли?»
