Павел Молитвин - Наследники империи
Долго горевал о светлокожей деве-птице Оцулаго, потом занят был воспитанием крылатых сыновей, и лишь когда вошли они в юношеский возраст, обратил он взор свой в бескрайние степи. Вгляделся в клубящуюся над степью пыль и узнал, что содеяла его божественная супруга. Узнал и едва не задохнулся от гнева. Ибо любил он чернокожих правнуков своих ничуть не меньше, чем крылатых сыновей. И взъярился Оцулаго на своих внучек и правнучек за то, что изгнали они мужей, и отцов, и сынов своих из шатров и земель, которые завещал он им. И сказал крылатым сыновьям своим: «Отныне нарекаю я кочевниц этих нгайями Девами Ночи и лишаю их любви и опеки своей! Пусть станут они добычей вашей и не дрогнут сердца ваши от жалости к слезам и мольбам их. Да убоятся они вас и бегут в великом страхе пред лицом вашим. Вы же поступайте с ними, как крылан-стервятник с землеройками и пискунами, и не страшитесь возмездия. Ибо те, кто прогнал родичей своих из шатров и земель их и обрек мыкать горе в чужедальних краях, заслужили кару небесную, и даже грозная Омамунга не способна ныне защитить внучек-правнучек и нарушить тем закон Воздаяния, по которому будет в свой срок каждому отплачено добром — за добро, любовью — за любовь, а за ненависть — ненавистью и за зло — еще большим злом. Злом неслыханным!»
Сказав так, Оцулаго исчез. Одни говорят, что отправился он проведать своих ушедших на север чернокожих потомков, да так и остался с ними. Другие сказывают, будто влюбчивый бог этот обзавелся новой подругой, а третьи утверждают, что и его не миновало Воздаяние и утратил он свою божественную сущность за измену супруге своей Омамунге.
— Любопытная история, — заметил Лагашир, подливая в кружку замолчавшей Жужунары вина.
— Кому-то это может показаться забавными россказнями, но нгайи свято верят, что именно так все и было. Они до сих пор лишь шепотом осмеливаются рассказывать, сколь ужасны были обрушившиеся на них, по слову Оцулаго, крылатые сыновья его. И каждый год исправно приносят им в жертву девушек и женщин, которых уро-боры утаскивают в свои высокогорные гнездилища. Я сама видела, как они это делали, и жуткое зрелище до сих пор стоит у меня перед глазами… А предпочитает Народ Вершин девушек со светлой, да-да, светлой кожей!
— А что будет, если Девы Ночи откажутся приносить жертвы уроборам?
— Будет то же, что было прежде. Сыновья Оцулаго начнут похищать нгайй, истреблять их скот. Кто им, крылатым, вольным как ветер, помешать может? Старуха осклабилась беззубым ртом и подмигнула магу: — Одно дело, когда уроборам чужачек или своих неугодных отдают, и другое — ежели они без разбору кого ни поподя хватать станут. Так ведь летуны эти и Мать рода, и Мать племени сцапать могут! Во потеха-то будет! Представляешь? Охо-хо-хо! — Жужунара пискляво рассмеялась, погрозила Магистру кривым узловатым пальцем, и Лагашир понял, что старуху начало развозить. Еще немного-и она примется нести околесицу, пора переходить от легенд и преданий к дням сегодняшним и делам насущным.
— Стало быть, уроборы эти Девам Ночи не по зубам и приходится им от сыновей Оцулаго откупаться, подобно тому как от них самих селяне откупаются. А где эти жертвоприношения происходят? И на что крылатым мужам бескрылые Девы надобны?
— Ох, шутник! Ну шутни-ик! Зачем, спрашиваешь, мужикам, хоть у них крылья к спине, хоть плавники приставлены, девки надобны? Ай да вопрос! Старуха открыла рот, словно собираясь разразиться неудержимым хохотом, разок на пробу — хихикнула, потом лицо ее сморщилось, пальцы судорожно забегали по вороту бесформенной мешковатой хламиды, и она, не глядя на мага, торопливо зашептала: — Я почем знаю — зачем? Может, для этого самого, для чего и всем? Может, чтобы жрать бедняжек или по потрохам их ворожить, судьбу свою угадывать?.. А может, с горных круч скидывать, глядеть, как они оземь шмякаться будут?.. Украшения из их зубов делать, кожей ихней крылья свои вампириные латать или еще для чего? То мне неведомо. О чем знаю, о том и сказываю. А о чем не ведаю…
— Твоя правда, — махнул рукой Лагашир. — Сказывай, о чем ведаешь. Страсти да глупости всякие оставь тем придумывать, кто ни нгайй, ни уроборов этих и в глаза не видывал.
Дождь лил не переставая три дня кряду, и все это время нгайи почти безвылазно просидели в своих шатрах. Бар-вар был великим бедствием и великим праздником, справлять который нгайи привыкли испокон веку. Ливень был бедствием для тех, кого он застал посреди степи, и праздником для всех остальных, знавших, что после дождей голая, выжженная солнцем, пыльная и местами потрескавшаяся земля превратится в огромный цветущий луг, на котором вволю порезвится и разнообразное зверье и охотники.
Три дня и три ночи провели Батигар и Шигуб в, большом шатре, обитательницы которого лишь ненадолго прерывали их уединение. Обменявшись с соплеменницей несколькими фразами, они, смеясь и понимающе переглядываясь, исчезали в дожде так же стремительно, как и появлялись. Казалось, они не видят ничего противоестественного в том, чем занимается их подруга со светлокожей девушкой, и так оно, по словам Шигуб, и было на самом деле. Девы Ночи прекрасно обходились без мужчин и были твердо убеждены, что изготовленные из тщательно отполированного дерева и кости жезлы могут доставить им несравнимо большее удовольствие, чем те орудия, которыми меньшая половина их племени была наделена природой от рождения. В том, что мужчин в племени действительно немного, Батигар убедилась, когда нгайи, пользуясь тем, что дождь временно прекратился, свернув шатры, двинулись к Флатарагским горам.
Две сотни единорогов, на каждом из которых восседало по две, а то и по три всадницы, представляли собой внушительное зрелище, и сотня быков с грязной и мокрой, напоминавшей нищенские лохмотья шерстью выглядела рядом с ними куда как неказисто. Полтора десятка затравленно поглядывавших на нгайй пастухов произвели на Батигар еще более жалкое впечатление, чем быки, и породили у девушки самые скверные подозрения.
— Это что же, все мужчины вашего племени? — обратилась она к Шигуб, которая, сидя перед принцессой на длинном седле, легонько почесывала древком копья за ухом несшего их по морю грязи гвейра.
— Нет. Еще полсотни дармоедов пасут быков в предгорьях под присмотром рода Агропы.
Со слов Шигуб Батигар знала, что основным богатством нгайй являются мохнатые быки, стада которых еще до начала сезона дождей Девы Ночи отгоняют к подножию Флатарагских гор — единственному месту, где те могут отыскать корм в это время года. На вопрос, почему вместе со стадами не откочевывает все племя, охотница отвечала весьма уклончиво, и принцесса поняла лишь, что все племена нгайй раз в год в строго установленном порядке должны подойти к слиянию двух рек, Сурмамбилы и Ситиали, для совершения некоего священного обряда. Что это за обряд, чернокожая дева говорить не пожелала, а принцесса не стала настаивать, решив, что и так замучила Шигуб расспросами и со временем все прояснится само собой.
