Айзек Азимов - Двухсотлетний человек
- Если вы хотели проконсультироваться со мной по этому поводу, тогда я могу сказать, что при записи музыки все эти подробности ничего не дают. Вы просто не в состоянии их услышать. Лазерную запись можно делать сколь угодно изощренной, но после определенного предела это лишь увеличивает затраты, не влияя на качество. Некоторые даже говорят, что появляется какой-то шум, заглушающий музыку. Сам я его не слышу, но могу вас уверить: если вам нужна высококачественная запись, лазерный луч не стоит сужать до бесконечности. Возможно, с энцефалограммами дело обстоит иначе, но я сказал вам все, что знаю, а потому позвольте откланяться. В счет включите только расходы на дорогу.
Он приподнялся, но доктор Крей энергично помотала головой.
- Сядьте, пожалуйста, мистер Бишоп. С записью энцефалограмм дело и правда обстоит иначе. Чем запись детальнее, тем лучше. Раньше нам удавалось записать лишь невнятные сигналы десяти миллиардов клеток головного мозга, и эти сигналы сливались в общий фон, заглушавший все оттенки, кроме самых выраженных тонов.
- Как будто десять миллионов пианистов играли каждый свою мелодию где-то вдали?
- Вот именно.
- И вы улавливали только шум?
- Не совсем. Кое-какую информацию мы получали - об эпилепсии, например. Но с лазерной техникой мы начали различать тончайшие оттенки; мы слышим отдельные мелодии, которые играют те самые пианисты; мы можем даже определить, какой из роялей расстроен.
Бишоп вздернул брови.
- Значит, вы можете сказать, в чем причина психического расстройства пациента?
- В каком-то смысле можем. Взгляните-ка сюда. - В другом углу комнаты осветился экран, и по нему побежала тонкая извилистая линия. - Видите, мистер Бишоп?
Доктор Крей нажала на кнопку индикатора, который держала в руках, и одна точка на линии покраснела. Линия двигалась от одного края экрана к другому, и периодически на ней вспыхивали красные точки.
- Это микроснимок, - сказала доктор Крей. - Красные вспышки невозможно увидеть невооруженным глазом и невозможно записать менее точной по сравнению с лазером аппаратурой. Они появляются только в тех случаях, когда у пациента начинается депрессия. Чем сильнее депрессия, тем ярче и заметнее красные точки.
Бишоп обдумал услышанное. А потом сказал:
- И вы можете как-то с ними бороться? Или просто констатируете таким образом наличие у пациента депрессии? Но ведь для этого достаточно просто выслушать больного.
- Все правильно, и тем не менее подробная запись помогает. Мы, например, можем преобразовывать биоволны мозга в слабо мерцающие световые волны и даже в эквивалентные звуковые волны. Мы пользуемся той же лазерной системой, что и вы при записи музыки, и получаем в результате некий смутный музыкальный фон, соответствующий мерцанию света. Я бы хотела, чтобы вы послушали его в наушниках.
- Музыку той самой пациентки, чьи биоволны отражаются этой линией?
- Да, и поскольку усиление звука невозможно без искажения деталей, я прошу вас надеть наушники.
- Я должен одновременно смотреть на мерцающий свет?
- Не обязательно. Вы можете закрыть глаза. Того мерцания, что проникнет сквозь веки, будет вполне достаточно для восприятия.
Бишоп закрыл глаза. Сквозь шум послышался еле уловимый грустный и сложный ритм - ритм, вобравший в себя все печали усталого старого мира. Бишоп слушал, смутно ощущая мигание света, бьющее по глазным яблокам в том же ритме.
И тут он почувствовал, что кто-то настойчиво дергает его за рукав:
- Мистер Бишоп... Мистер Бишоп... Он глубоко вздохнул.
- Спасибо, - сказал он с легкой дрожью. - Меня это раздражало, но я не мог оторваться.
- Вы слушали энцефалограмму депрессии и поддались ее воздействию. Ваши собственные биоволны подстраивались под ритм. Вы чувствовали себя подавленным, верно?
- Всю дорогу.
- Когда нам удается определить часть энцефалограммы, характерную для депрессивного состояния или любого другого психического расстройства, мы ее изымаем, а затем прокручиваем больному всю остальную запись, и его биоволны приходят в норму.
- Надолго?
- Увы, нет. После сеанса может пройти несколько дней. Максимум неделя. Потом приходится повторять все сначала.
- Это лучше, чем ничего.
- И все-таки этого недостаточно. Люди рождаются с теми или иными генами, которые определяют ту или иную потенциальную психическую структуру. Люди подвергаются определенным воздействиям окружающей среды. Такие вещи нелегко нейтрализовать, и мы в своей больнице пытаемся найти более эффективные и длительные схемы нейтрализации... Не исключено, что вы сможете нам помочь. Поэтому мы вас и пригласили.
- Но я в этом ничего не понимаю, док. Я даже не знал, что энцефалограммы записывают лазером. - Бишоп развел руками. - Боюсь, я не в силах помочь вам.
Доктор Крей нетерпеливо сунула руки в карманы халата и сказала:
- Вы говорили, что лазер записывает больше деталей, нежели ухо способно воспринять.
- Да, и могу это повторить.
- Я вам верю. Мой коллега прочел ваше интервью в декабрьском номере «Хай Фидели-ти» за 2000 год, в котором вы как раз об этом говорили. Потому-то мы и обратили на вас внимание. Ухо не воспринимает деталей лазерной записи, но глаз воспринимает. Энцефалограмму изменяет и приводит в норму именно мерцающий свет, а не звуковые ритмы. Звук сам по себе ничего изменить не в силах. Однако он может усилить эффект воздействия света.
- Тогда вам просто не на что жаловаться.
- К сожалению, есть на что. Мы не можем добиться стабильного усиления, поскольку тончайшие, бесконечно сложные вариации звука, записанные с помощью лазера, не воспринимаются на слух. Вариаций слишком много, и те из них, что способны усилить воздействие света, тонут в общем фоне.
- А что заставляет вас предполагать, что такие усиливающие вариации вообще существуют?
- Иногда, в основном случайно, нам удается достичь долговременного лечебного эффекта, но мы не понимаем каким образом. Нам нужен музыкант. Если вы прослушаете записи, сделанные до и после сеанса терапии, возможно, вам интуитивно удастся определить музыкальный ритм, соответствующий нормальной энцефалограмме. Мы записали бы его, и он мог бы усилить воздействие света и повысить эффективность лечения.
- Эй! - обеспокоено воскликнул Бишоп. - Это слишком большая ответственность. Когда я пишу музыку, я просто ласкаю слух и заставляю сокращаться мускулы. Я не пытаюсь лечить больные мозги.
- Все, о чем мы вас просим, это ласкать слух и заставлять сокращаться мускулы, но только в такт с музыкой нормальной энцефалограммы... Поверьте, вам не стоит бояться ответственности, мистер Бишоп. Крайне маловероятно, чтобы ваша музыка могла пойти во вред, зато она может принести большую пользу. Гонорар вы получите в любом случае, даже если ничего не выйдет.
