Николай Гацунаев - Звездный скиталец
— Давай сюда! — бек выхватил у нee кувшин и кивком отослал прочь.
— Что это, бегим? — поинтересовался мулла Ибадулла.
— Мусаллас, — буркнул бек. — Да простит меня аллах.
— И меня тоже, — хихикнул сотрапезник, моргая слезящимися глазами.
— Ие?! — удивился Нураддин. — А как же шариат?
— Шариату ничего не сделается, — заверил мулла. — Наливайте.
— Ай да слуга аллаха! — хохотнул бек, наполняя пиалы.
— Аллах простит. — Ибадулла залился мелким писклявым смешком. — Что для черной кости грех, то для нас благо.
— Хитер! — одобрительно покачал головой бек Нураддин. Самого аллаха оседлать норовишь?
— Не богохульствуйте, бек, — скромно потупился мулла. Аллах велик и всемогущ.
Бек хмыкнул и осушил пиалу. Мулла последовал его примеру.
Нукербаши Юсуф, мужчина лет сорока пяти, грузный и неповоротливый, как верблюд, подоспел к плову.
Бек и мулла были уже изрядно навеселе и поначалу не обратили на него внимания. Залихватски сдвинув чалму набекрень, мулла Ибадулла что-то ожесточенно доказывал хозяину дома, а тот, лениво развалясь на курпаче, поглаживал курчавую бороду и изредка отвечал короткими репликами.
«Ишь, разговорился Ибад-чолак, — удивленно подумал нукербаши. — То слова от него не услышишь, а тут…»
— Врешь ты все, Ибад, — подзадоривал бек. — Никогда твой отец муллой не был, а уж шейхом и подавно. Служкой при могиле хазрат[41] Палван-пира был, это верно. Двор мел, приношения от верующих принимал. А муллой — ни-ни.
— Был! — горячился Ибадулла. — Видит аллах, был!
— Аллаха не трогай! — ухмыльнулся бек. — При чем тут аллах, если ты врун?
— Я — врун?! — взвизгнул мулла.
Нукербаши переступил с ноги на ногу и громко кашлянул.
— Чего надо? — свирепо воззрился на него Ибадулла.
— Позвали, вот и пришел.
— Садись, — мотнул головой Нураддин в сторону блюда с нетронутым пловом. — Руки сполоснул? На нас не смотри, мы сыты. — Он обернулся к мулле. — Ну что еще скажешь, шейхзаде?[42]
— Ничего, — буркнул мулла, демонстративно опрокидывая пиалу вверх дном.
— Пнуть, что ли? — вслух лениво подумал бек.
Мулла возмущенно сверкнул глазками, на всякий случай отодвинулся от толстых, как бревна, бековых ног и молитвенно сложил перед лицом ладони. Пробормотал на арабском суру из корана. Потом скороговоркой на хорезмском диалекте:
— Да не уйдет изобилие из этого дома, да сопутствуют его хозяину успех и удача. Илая о-омин!
— Омин! — откликнулись бек и нукербаши. Мулла торопливо поднялся и, не прощаясь, засеменил к выходу.
— Обиделся, что ли? — удивленно произнес нукербаши, глядя ему вслед.
— Кто его знает? — пожал плечами бек. — Может, брюхо схватило. Ешь, не обращай внимания.
В третий раз приглашать не пришлось: орудуя пятерней, как лопатой, Юсуф живо расправился с пловом, выпил подряд три пиалы вина, смачно рыгнул и блаженно закатил глаза.
— Силен! — Нураддин, сам не дурак пожрать, восхищенно поцокал языком. — Хочешь еще?
— Хватит, пожалуй, — неуверенно ответил нукербаши и похлопал себя по брюху, словно пробуя. — Лопну.
— Не лопнешь! — весело заверил бек. — Ляган йимуртабереков, а?
У Юсупа алчно-сверкнули глаза.
— Ну как, будешь? — не унимался хозяин.
— А, — чему быть, тому быть! — махнул рукой нукербаши. От йимуртабереков никто не умер!
— Вот это мужской разговор! — восхитился бек. — Эй, кто там?
Служанка бесшумно скользнула в комнату.
— Подойди ближе! — приказал бек. — Гостя видишь?
Девочка кивнула.
— Посмотри хорошенько.
Служанка повернулась к нукербашн, по-прежнему не поднимая глаз.
— Знаешь, кто это?
Она опять молча кивнула.
— Чего молчишь? Язык проглотила?
— Нет, — прошептала девочка.
— Как тебя зовут-то?
— Гюль.
— Громче, не слышу!
— Гюль.
— То-то. Иимуртабереки остались?
— Остались, наверное.
— Неси сюда. Все неси. Гость не наелся.
Служанка поклонилась и вышла.
— Хороша? — Бек подмигнул и осклабился. — Цветок, а?
Нукербаши Юсуп опасливо покосился на бека. Шайтан поймет, что у него на уме.
— Хочешь понюхать? — продолжал Нураддин.
— Вы о чем, хозяин? — насторожился нукербаши.
— «О чем!» — фыркнул хозяин. — Не прикидывайся цыпленком, петух!
Юсуф ошалело потряс головой и прерывисто вздохнул.
— Вот это другое дело! — удовлетворенно кивнул бек. — А теперь слушай меня. Джуму Худакя знаешь?
— Фаэтонщик, что ли?
— Он самый.
— Знаю.
— Так вот он дом строить надумал.
— Слышал. Дыннак-той сегодня.
— Правильно. Только никакого дыннак-тоя не будет.
— Не будет? — переспросил нукербаши.
— Не будет. Прикажи нукерам разогнать босяков.
— От вашего имени?
— Не от своего же. — Бек хохотнул. — А пока твои головорезы голытьбу будут разгонять, с девчонкой побалуйся. Дарю ее тебе. Хочешь — в жены возьми, хочешь — в наложницы. Понял?
— Понял, бегим, — повеселел нукербаши. — Чего тут не понять?
— Тогда не теряй времени.
Бек плеснул в пиалу остатки вина, залпом осушил.
— Чего ждешь?
— А Иимуртабереки?
— Иимуртабереки? А, да… — Нураддин хлопнул в ладоши. Гюль!
— Ляббай, яшуллы? — послышалось из-за приоткрытой двери.
— Я тебя за чем посылал?
— Не осталось, яшуллы. Снова лепить начали.
— Войди.
Девочка вошла.
— Отправляйся с Юсуфом. Жена у него захворала. По дому поможешь. И вообще… Что?
— Как скажете, яшуллы, — еле слышно ответила служанка.
— Ступай. Во дворе подожди.
Нукербаши проводил ее взглядом и плотоядно облизнулся.
— Доволен? — ухмыльнулся бек. — Я такой. Захочу, осчастливлю. Смотри сюда!
— Ляббай, таксыр! — вздрогнул гость.
— Нукерам скажи, — плетей не жалеть. Никого на жалеть. А Джуме — больше всех. Пусть знает, как без моего разрешения дом строить.
— А что люди скажут? — заколебался нукербаши. — Той все-таки, торжество.
— «Торжество!»… Богохульство, а не торжество! Делай, как говорю. Другим неповадно будет!
Весь Кыркъяб собрался на подворье старого Худакьбуа. Мужчины чинно потягивали зеленый чай из тонких китайских пиал, сидя на курпачах, брошенных поверх войлочных киизов.[43] На дастарханах высились груды румяных свежеиспеченных лепешек, яблок, винограда, персиков вперемежку с парвардсй, наватом,[44] дорогими русскими конфетами в ярких бумажных обертках.
Во всех соседних дворах томился в тандырах тандыркебаб тонкие ломти запеченного бараньего мяса. В огромных котлах клокотала янтарная шурпа, и десятка полтора добровольных помощников сноровисто орудовали ножами, готовя морковь и лук для плова.
