В Храмов - Сегодня - позавчера_2
- Комдив прав. Сейчас они нам спать не дают. А утром, когда пойдём в атаку - с дерьмом смешают этими снарядами. Вместе с обещанными танками.
Принесли чай. Начштаба пил чай и молча медитировал, гипнотизируя карту. Влетел Степанов, крикнул:
- Чаю!
Отобрал мою кружку, допил мой чай, друг, блин! Кинул шапку и тулуп в угол, забегал по избе:
- Что, задумался? - это он своему начштаба, - что делать будем?
И тут они оба повернулись ко мне.
- Э, мужики, не надо на меня так смотреть! Я вам не волшебник! У меня в роте 56 бойцов осталось. Измотаны сильно. Да и не знаю я, где эта батарея!
- А кому сейчас легко? Иди, готовь роту. Как только уточним расположение батареи - пойдёшь!
- Спасибо тебе, благодетель! Твою дивизию! Что я-то опять в самую печку-то? Больше некому?
- Больше некому! Орден обещаю.
- Себе пообещай! Знаю я, что за орден! С закруткой на спине! Командиры, блин! Как нарисуется писец, так сразу Кузьмин! Я за всю Красную Армию один не навоюю! Вы совсем охренели? Батарея находиться чёрте-где в тылу врага? Вы на что надеетесь? А, что толку!
Я махнул рукой и пошёл. Рота, все 56 человек, уже сидели на чемоданах. Тут и дураку ясно, что немец бьёт издалека и по "карте", т.е. по отметке деревни на карте. Поэтому желательно в это время находиться на другой "отметке". И мы ушли в окопы и землянки той рощи, которую захватили утром.
Вернее, я роту отправил, а сам, с Котом, пошли в избу особого отдела, тем более, что немец, вроде, и перестал бомбить.
Особист полка, капитан, типичный "ботан" в очках, удивлённо откинулся на стуле, когда я стал его убеждать, что освобождённые мною "воинство отца Анатолия" ангелы во плоти, что геройски воевали рядом со мной, а поп, спасший всех этих окруженцев и бежавших с плена красноармейцев, вообще достоин прижизненного памятника.
Капитан снял очки, ещё некоторое время смотрел на меня близорукими глазами, закурил, встал, взял кружки. Довольно красивая, но какой-то строгой, северной красотой, девушка-писарь, вскочила налить чая, но он от неё отмахнулся:
- Сам. Засиделся уже. Голова, как ватой набитая. Вот, даже не пойму, зачем этот ротный меня учит Родину любить.
Я осёкся. Как зачем?
- Как зачем? Я за этих людей поручиться могу, выручить их... - увидев насмешливые взгляды, какими переглянулись капитан и его писарь.
- Выручить от чего? - спросил меня особист, протягивая кружку с чаем и ставя на стол деревянную плошку с белыми кубиками сахара.
- Что-то я не пойму, - озадаченно сказал я.
- Да вот и я тоже, - кивнул капитан, - ты, присаживайся, Кузьмин. Не удивляйся. Из-за тебя у нас очень много пустой работы. Язык у тебя - как помело. Кому и что говоришь - совсем не соображаешь. А нам потом доносы на тебя разбирать.
- Доносы? И кто же это меня вламывает? - насторожился я. Пришёл, называется, выручить. Так, глядишь, и самого захомутают.
- Да, разные. И все просят проверить тебя и принять меры. Кем только ты не чудишься людям: махновец, шпион иностранный, бывший белогвардеец, офицер старорежимный, антисоветчик.
- Как это так-то? Когда это я стал антисоветчиком?
- Анекдоты по наших вождей и генералов и маршалов рассказывал? То-то же. Веру свою не скрываешь, что само по себе религиозная пропаганда. И вообще ты - хам, нахал и хулиган!
- Это, точно!
- А что ты радуешься? Думаешь, охота нам кляузы на тебя разбирать? Нам больше заняться нечем? Ладно, боец пожалуется, пообещаем ему разобраться, он и успокоился, а командованию отчёт представь! Если бы ты не успел так себя ярко проявить в нашем правом деле, защищая Родину, давно бы грохнули тебя, чтоб не морочил головы ответственным товарищам. Ага! Проняло? За базаром следи, лейтенант!
- А что это вы по фене?
- Я-то, ладно. Ты где нахватался? Вора в законе возле себя пригрел, рецидивиста - хулигана?
- Ранили Казачка. Сильно. В лазарете. Жаль, отменный боец, - грустно вздохнул я.
- Знаю. Знаю даже, что в список на орден его подполковник включил. Так откуда такие обширные связи?
Я усмехнулся:
- Меня такие большие шишкари не раскололи, думаешь, у тебя получиться?
- Но, я должен был попробовать, - тоже заулыбался капитан, - ну, вот, вроде прояснилась голова. Можно работать. Ты иди, лейтенант, не отвлекай. Всё нормально будет с этими людьми.
- Нормально? А похватали их зачем? Заперли. Допрашиваете. А дальше? Расстрел? Штрафбат?
- Ну, ты даёшь, лейтенант! Какой расстрел? Воевать некому. Вон, женщины наши на фронт пошли - мужиков не хватает, а ты - расстрел! И за что им штрафбат давать? Среди них только один командир, а бойцам - штрафная рота, "шурочка", как ты говоришь. Да, несколько человек, может быть, и придётся послать искупать вину. Но! Вот опросили шестерых - никого из них не за что в штрафники. Трое в плен сами сдались, да, но, они, гля, прости, Оля, столько перенесли в плену, что скорее застрелятся, чем руки поднимут.
- Я тоже так думаю. Так что же вы их мурыжите?
- Чудной ты человек! Опросить их обязательно надо. А разве не надо задокументировать, зафиксировать все зверства нацистов? Ты "Аллею Скорби" видел?
- Виселицы? Видел.
- А показания этих людей - готовые гвозди в крышки гробов многих нелюдей. А как они после войны выживут, в страны наших "союзников" переберутся? Как их прижать? То-то! Кроме этого, они обладают массой разведданных. Ты не думал об этом? Мы долго людей готовим, в тыл врага с такими трудностями отправляем - а они уже оттуда.
- Да, что они могут знать? По лагерям сидели, да в подполе.
- Расположение лагерей, система охраны, фамилии преступников, их сообщников из наших соотечественников. Да мало ли человек может увидеть и услышать. Надо лишь правильно спросить и уметь распорядиться сведениями. Ты же знаешь.
- В принципе, да. И что с ними дальше будет?
- Ну, попа наградим и отпустим. С его ранами он не призывной. Бойцов и командиров - в госпиталь. Поправятся, а там врачебная комиссия определит их судьбу - на фронт или коров пасти.
- Что, правда?
- А ты думал, мы тут живодёры?
- Честно говоря, да.
- Это мы сами о себе такой слух пускаем. Жуть нагоняем. Чтобы трепетал враг.
Капитан рассмеялся, замахал на меня руками, выгоняя:
- Иди, не мешай работать.
Так и ушёл. Верить? С виду - правильный пацан, честный. Да и зачем ему врать мне? Он меня прищучить может в любой момент, стал бы он так оправдываться. А тут вроде как посмеялся надо мной. Зафиксирую, говорит, зверства наци и отпущу людей.
Я уже засыпал, когда перед глазами поплыл ряд телеграфных столбов с ужасными гроздями на них. Уже полгода воюю, не разу мёртвых во сне не видел. Читал, что убитые сняться. Я уже роту человек перевел из графы "живые" в графу "навоз", ни один не приснился. Погибшие товарищи сняться. Но тоже живые, разговаривают, смеются. В моей памяти они живут теперь.
