Элизабет Линн - Танцоры Аруна (Хроники Торнора)
— Вы ни разу не виделись все время, пока ты учился у Зэина?
— Было один раз. — Кел задумчиво улыбался. — В первый год я удрал из Ванимы. Пешком через весь Арун… Вернулся, и Зэин отколотил меня до полусмерти. Сил ему не занимать, хоть он и стар. Прихожу в себя после взбучки, а учитель говорит: еще раз бросишь занятия-можешь не возвращаться. Больше я не убегал, как ни хотелось.
А сейчас Джейкоб сделал свой выбор, не ведая, сколько душевных мук и трудов придется на это положить. Керрису стало жаль азешца. Помолчав, он позвал:
— Кел… Ты не забыл? Вчера обещался рассказать об океане.
— Океан. Он, как озеро Аруна, только берег один. Вода не спокойная, перекатывается вся, гуляет волнами.
— По нему плавают?
— Плавают, но это опасно. В кабаке кормщиков в Кендре-на-Дельте часто поют песни о сокрушительной силе океана. В бурю от грохота волн содрогаются дома на берегу.
— Как во время урагана?
— Верно. — Рука Кела скользнула по спине. В прикосновении были одобрение и ласка. — Чем ты собираешься заняться?
— Как чем?
— Останешься в Илате, в школе… — Рука, прижимаясь все плотнее, ходила вверх-вниз.
— Н-не знаю.
— Или в писари пойдешь. Лиа и Ардит с радостью примут тебя в свой дом.
— Да.
— Или будешь с нами путешествовать. — Он убрал руку и сел. — Шири хотят, чтобы ты остался с нами. И у меня на душе легче, когда ты рядом.
— Я же не шири.
— Разве это важно?
У Кела на душе легче от его присутствия, а Элли говорит, что он ей нравится. Керрис сорвал травинку, взвесил стебелек на ладони и сдул с руки. Что выбрать ему? В компании шири он бесполезен. Будет для них живой игрушкой. Кел станет диктовать ему письма для Сефера и спать в одной постели…
Керрис покачал головой.
— Я не останусь с вами.
— Я так и знал.
— Знал?
— А зачем тебе бродить по свету с нами? Но я все же надеялся. Вот уедем и потеряем тебя…
— Вы уезжаете?
Кел рассмеялся:
— Когда поспеет пшеница в Галбарете. Надо платить по долгам Риньярда, но это еще не завтра.
— Почему Риньярд такой?
— Драчливый?
— Ну, вообще…
Кел неторопясь разулся.
— Ему туго приходилось в детстве. В деревне не одобряли танцоров. Случалось, Риньярда били за намерение сделаться шири. Он бросил родные места и подался в Шанан. Невзгоды сделали его непримиримым, готовым все делать наперекор другим…
Из густой листвы на поляну лились трели невидимой певуньи.
— Знаешь что, расскажи о маме.
Птица вдруг замолчала.
— Она была смуглокожая и хрупкая. Помню, как однажды, мне было одиннадцать лет, я заметил, что мы одного роста. Ей нравились яркие цвета-красный, оранжевый. Нравилось, когда отец надевает такую одежду… Мама быстро утомлялась, вызывая этим недоумение многих. Уже потом я понял, что она использует свой дар для разрешения противоречий между людьми. Тратит себя на предотвращение чужих ссор и утешение горестей. А когда ты родился, мне не понравилось, что мой брат такой красный и пухлый. И обиделся смертельно на нее-мама сказала, что я был и краснее, и толще.
— А каким был отец?
— Он был статный и белокурый. Говорят, я в него пошел. На лошади скакал превосходно, любил из дерева всякие штуковины вырезать. Делал кукол, которые двигались, если дергать за ниточки. — Кел улыбнулся. — Тебя пугали их точеные головки. Пришлось маме из клочков шерсти делать куклам прически. Помнишь?
— Нет.
Керрис не стал копаться в памяти. Все в свое время вернется к нему, не надо спешить. Закрыв глаза, он вспомнил вкус меда из своего сна. Сефер поможет вернуть прошлое…
— Челито?
— Да…
Кел сдернул с головы красный шарф, и волосы рассыпались по плечам. Взялся за подол рубахи и потащил вверх, обнажая синяки и ссадины на мускулистой спине. Керрису хотелось их трогать. Кел расстегнул на нем пояс.
— Лежи смирно. — Под руками Кела ползли вниз штаны. — Повернись.
Они занимались любовью.
Солнечный свет ослепил Керриса. Он зарылся в траву, во всем доверяя Келу. Ждал его слов, но Кел молча отдавался наслаждению. Потом задрожал, вцепился в волосы Керриса и испустил долгий любовный стон.
Обтеревшись пучком травы, Керрис сел и потянулся за рубашкой.
— Подожди, — остановил его Кел. — Дай посмотреть на тебя. — Присев на корточки, брат скользил ласковым взглядом по его телу. Тронул культю. — Не больно?
— Нет. Она будто онемела. Но зачем тебе касаться этого?
— Челито, ты получил увечье на войне. В нем нет ничего зазорного или неприятного. — Кел коснулся следов, оставленных его деревянным ножом на ребрах и на груди. — Это тоже не болит?
— Я забыл про эти синяки.
В дом Сефера они вернулись рука об руку. Шири были там.
— Где Калвин? — спросил Кел.
— Догадаться нетрудно, — усмехнулась Айлин. — Играет. На сей раз с Теком. Уверяет, что удачливо.
— Будем надеяться, — съязвила Элли. — Чем вы занимались, мы не спрашиваем.
— Весьма признательны. — Келу вдруг захотелось повязать голову шарфом.
Дженси выглядела много лучше, чем утром. Сидела на циновке с наперстком на пальце, чинила рубаху.
Кел отрезал на кухне ломоть хлеба и вернулся.
— А куда Сефер подевался?
— Азешская женщина, Тера, кажется, его куда-то позвала, — сообщил Эриллард. — Да не волнуйся, Кел. Сефер обещал вернуться на закате, просил не тревожиться.
— Она приходила одна?
— Я никого больше не видел.
— В городе еще двое пустынников, — возразила Дженси. — Один в конюшне играл с Калвином и конюхом в кости.
Керрис не сомневался, что это Нерим.
— А другой? — спросил Кел.
— Возле дома все время крутился. Я его спросила: чего тебе? А он только улыбается.
— Значит, Джейкоб упрям. — Кел сел на циновку и подложил под спину подушку. — Зачем Тере понадобился Сеф?
— Он ничего не объяснил нам. Возможно, дает ей урок, — предположила Айлин. — Мне известно не больше, чем Эрилларду.
— Не нравится мне это. — Кел все более мрачнел.
— Не хмурься. Мало ли, какая могла быть причина, — сказала Элли.
— А хоть бы и не было. Разве могли мы его удержать? — добавила Айлин.
Кел улыбнулся:
— И я не смог бы. Сефер никому не позволяет решать за себя.
— Скажи лучше, чего хочет этот Джейкоб? — спросил Эриллард.
— Просится ко мне в ученики.
— Глупец, — Айлин презрительно фыркнула.
Кел вскинул голову, прислушиваясь.
Керрис тоже услышал-кто-то бежал к дому. Он сочувствовал азешцу, даже немного завидовал его самоотверженности и решил вступиться.
