Богдан Петецкий - Зоны нейтрализации
В самом деле, я мог бы им только посочувствовать. Если бы такое могло оказаться правдой. Но не могло. По крайней мере, по двум причинам. Во-первых, раса, опирающаяся на такие принципы, никогда не достигла бы величия. Во-вторых... достаточно восстановить в памяти облик людей, какими я застал их после нескольких лет пребывания в сфере этой цивилизации.
Вопреки всему, в первую минуту я почувствовал себя немного нехорошо. Еще раз, не знаю уж в который, обвел взглядом фронтоны ближайших зданий, их стреловидные, гармоничные очертания, словно точнейшие вычисления, реализовавшиеся в массивах с литыми, мягко поблескивающими стенами. Полная неподвижность. Тишина. Нигде ни въездов, ни дверей, ни каких-либо отверстий, которые соответствовали бы чему-либо напоминающему окна.
Я простоял так добрые пятнадцать минут. Ничего. То же самое мертвое безразличие изысканных форм, то же самое впечатление полной заброшенности.
Я понял, что, ожидая, ничего не добьюсь. Спокойно, словно сдавая экзамен, я взялся за дело. Честно говоря, я все время чувствовал, что нахожусь под наблюдение. Может быть, сотен пар глаз. Возможно, миллионов. Скажем, при помощи телевидения.
Я взял в руку лазерный излучатель и, подняв его вертикально вверх, надавил спуск.
К молочным, перистым облакам ударили нити ярче солнца. Я прицелился чуть вперед. Поток лучей прошли воздух в сантиметре над плоским куполом ближайшей постройки. Я уверенно держал излучатель, обоими руками прижимая приклад к груди. Направление огня я координировал движениями всего тела. Я не имел права промахнуться.
Три коротких удара. Три длинных. Пауза.
Осторожно, миллиметр за миллиметром, я направил световой луч в промежуток между стенами конструкций. Теперь они видели, должны были понять, что я не атакую. Что сигнализирую.
Одна короткая вспышка, словно мгновенный блеск мощного маяка, поток две, три и так до десяти. Перерыв. И все сначала.
Никакой реакции. С того момента, когда я впервые коснулся куртка, прошло десять минут. Долгих как годы. Я восемь раз передал нашу десятичную систему. Был на середине девятой серии.
Закончил, с минуту еще простоял в неподвижности, сжимая короткий, нагревшийся ствол излучателя, потом медленно расслабился и опустил руки. Швырнул лазер перед собой на траву. Он упал мягко, бесшумно, словно попал в кучу перьев. Трава была густая и сочная. Стебли растений более толстые и высокие, чем у наших. Но и более эластичные, и одновременно словно бы покрытые губчатой массой. Когда я шаг за шагом шел в направлении установленного мной проектора, они прогибались под подошвами моих ботинок, словно пушистый ковер. Сперва незаметно, потом пружиня и без какого-либо шелеста. Когда я поднимал ногу, они медленно поднимались, расправляли листья, похожие на удивительно тонкие, раздвоенные на концах пальцы, и через несколько секунд я уже не мог бы определить места, где только что стояла моя нога, несущая всю тяжесть тела.
Я остановился перед рефлектором головизионной аппаратуры и проверил экранизацию кабеля. Не было ни пробелов, ни утечек. Я повернулся к проектору. И тут краем глаза заметил, что в городе что-то начинает происходить.
Однако происходило это не в городе. Мне на мгновение показалось, что начались галлюцинации. Я закрыл глаза.
Изображение исчезло. Если только существовало в действительности. Однако оно не напоминало ни одну из известных мне картин. Я не смог бы поместить его в какой-либо из плоскостей. Словно, вопреки очевидности, все разыгрывалось только в моем воображении.
Картина города стерлась, здания и соединяющие их воздушные магистрали окутал нежный туман. И на этом фоне обрисовалось, огромное, краем своим уходящее за линию горизонта кольцо из разноцветных полос. В таком положении оно оставалось не дольше, чем требовалось, чтобы его форма дошла до моего сознания. Потом диаметр его начал уменьшаться, разноцветное кольцо приближалось ко мне, сокращаясь вопреки всем законам оптики. Одновременно полосы фиолетовых, розовых, золотых, пурпурных цветов заиграли ярче. Вроде бы прозрачные, они начали заслонять собой все, что находилось позади них. Кольцо, или точнее вертикально поставленный круг подплыл ко мне плавным, но не слишком свободным движением. Везде, где в данный момент с ним встречался мой взгляд, одновременно существовал и четко рисующийся в перспективе город.
Я опять прикрыл глаза. И опять все исчезло. Я подумал, что они располагают аппаратурой, способной вызывать в сознании человека пластичные изображения разнообразных форм, цветов, конструкций, может быть, даже понятий, например, формул. Но в таком случае изображение сохраняло бы ту же выразительность, вне зависимости от того, закрыты у меня глаза или открыты. Нет. Здесь не то.
Пространственная проекция. Вне сравнения более «пространственная», чем программа, продемонстрированная нам в подземельях спутника.
Разноцветный круг перестал приближаться. Я инстинктивно сделал несколько шагов вперед. Ощущая под ногами ласковую эластичность травы. Проекционная аппаратура осталась у меня за спиной, я забыл о ее существовании. Где-то далеко, словно бы в иной действительности, меня ожидала ракета с открытым люком и готовой поднять меня при легчайшем прикосновении пальцев платформой лифта.
Круг, теперь неподвижный, словно бы противостоящий во времени – но только во времени – всем пейзажам иного мира, находящимся у меня перед глазами, не был мертвым. Наоборот. Его цвета переливались, как переливается цвет глаз человека. Словно бы постоянно одни и те же, они все-таки выражали что-то, и я чувствовал, что они способны выразить все.
Неожиданным движением я потянулся к креплениям скафандра и скинул шлем. Он упал в нескольких шагах от меня, так же бесшумно, как незадолго перед этим тяжелый генератор излучателя. Я почувствовал ветер. Точнее, слабое дуновение, едва касающееся кожи на щеках и кончиков волос. Я вдохнул полную грудь воздуха. Он был необычайно легким и бодрящим. Мне показалось, что я чувствую его вкус языком и небом. Но это был только запах. Только теперь я обнаружил, что луг источает аромат отборных земных яблок. Терпкий, и в то же время как бы солнечный.
Я остановил взгляд на неподвижно застывшем разноцветном кольце. И неожиданно заметил приближающееся к нему с наружной стороны копьеподобное острие черного клина. На мгновение край кольца еще сохранял ненарушенное очертания. И неожиданно развалился, треснул под прикосновением черной стрелы, в долю секунды фиолетовый цвет внутренней полосы замутнился, выцвел, посерел, словно благородная ткань, политая концентрированной кислотой. А острие неумолимо погружалось дальше, вспороло фиолетовый пояс, вонзилось в соседствующий с ним солнечно-золотистый слой. В мгновение ока его постигла та же судьба, что и цвет наружного слоя, границы уже не было, оставалась одна только мутная серость, из которой утекла жизнь. А клин уже раздирал пурпурные ткани. Я не мог бы сказать, откуда он взялся. Наиболее четко вырисовывалось его заостренное окончание, вспарывающее круг, дальше его контуры не были уже такими отчетливыми, и, наконец, незаметно, он сливался с фоном, которым служил укутавший город туман.
