Александр Бачило - Проклятье диавардов (сборник)
— Я объясню, Улисс, — послышалось вдруг от двери. В комнату вошла Канитель.
— Вот, посмотри.
Она протянула Улиссу уже знакомый ему стеклянный флакончик. Точно такой же на его глазах сжевал неподвижно лежавший теперь на полу грязный человек.
— Это называется “ампула”, — сказала старуха. — Осока нашла несколько ящиков таких штук где-то в нижних этажах. Она попробовала этот сок раз — другой, а потом стала всем говорить, что он очень вкусный, угощала и Шибня, и Вихра, и Проныру тощего, да и других… В общем, всем, кто к нам приходил, она этого сока дала отведать. Одни плевались и больше не хотели пробовать, другие говорили, что, мол, ни то, ни се, но потом снова приходили и просили угостить.
Когда-то я такие ампулы видала, еще в Убежище, и было в них лекарство, поэтому не ждала никакой беды, думала даже, полезные они. Мне ведь невдомек было, отчего Осока стала вдруг меняться на глазах, есть ничего не хотела, исхудала вся… А по ночам встанет и ходит, будто ищет что-то. Окликнешь — не обернется, только разговаривает сама с собой. Пробовала я ее лечить, да все без толку. Одна ей радость — разломит ампулу, сок высосет и уходит скорей куда-то в нижние этажи. Забиралась в самую глубь, да однажды и совсем не вернулась. Бросилась я искать, к шахте спустилась, но нашла только одежды клок, да пролом в настиле — гнилой он совсем, перекрытие ржавое, а под ним ничего нет до самого дна.
А эти, — старуха кивнула на Шибня, — как и раньше, что ни День приходят и требуют: дай им ампулу, и все тут. Мясо приносят, Дрова, воду чистую где-то достают, последнее из дому волокут — только ампулы давай. Да и не дай, попробуй. Бешеные ведь Делаются — убьют и не заметят.
Уж как я обрадовалась, что ты не за гадостью этой пришел, что уходишь завтра и с компанией здешней не свяжешься! Ведь Никак мне с ними не справиться — звери уже, а не люди, плюнул бы на все, да и ушла, куда глаза глядят, да боюсь, ящики эти найдут, и в Город притащат. Что же будет тогда? Конец Городу. Он и так еле жив, а то и вовсе вся жизнь прекратится…
— Жизнь! — просипел вдруг Шибень. Он не отрываясь смотрел на ампулу в руках Улисса. — Что ты городишь, старуха? Никакой жизни не бывает! Только сны. Один страшный, длинный — там снег, холод, свирепень, уроды. Целый город уродов! Там кругом отрава… и Яма, и старуха, и ампулы, и стены, и потолки, и темень, и шахта! Там страшно. И хочется только проснуться…
А другой сон… Там не так. Там солнце и тепло. И цветы. Знаешь, что такое цветы? И я не знал, а там увидел. И земля там — огромная, и никаких Мертвых Полей, беги, куда хочешь. Или лети. Я там летаю много… Летишь! А под тобой цветы. И вода — прямо из ручья. И небо — не серое, и не черное, как у вас, а такое, знаешь… Другое совсем.
А вы тут… Эх! Не надоело вам? Так и будете всегда в одном сне? Удавиться ведь легче! Проснитесь, дураки! Как же вы не понимаете, что лучше там умереть от счастья, чем сдохнуть здесь в стылой конуре? Как же вы… Эх! Да что с вами говорить!
Шибень вдруг бросился к Улиссу и выхватил у него ампулу. Потом, проворно отбежав в дальний угол, он дрожащими пальцами отломил стеклянную головку и стал поспешно высасывать из ампулы содержимое.
— Не надо, Шибень, не пей, погоди! — крикнул Улисс.
Но Шибень уже не обращал на него внимания. С отсутствующей улыбкой он лег на пол, отвернулся к стене и замер…
…Ящики оказались удивительно тяжелыми. Улиссу приходилось брать их по одному и осторожно, чтобы не рассыпать ампулы, опускаться по крутым железным ступенькам. Он боялся надолго оставить их без присмотра, хотя знал, что в Яме все спят, успокоенные новой порцией “сока”. Последней порцией, подумал Улисс, нащупывая ногой ступеньку. Как хотите, ребята, а больше вам этой отравы не пить.
“Ну почему отравы? — возражал голос Шибня, все еще звучавший в ушах. — Ты сам-то пробовал? Ты попробуй, а потом уж говори — отрава… Дурак! Зачем куда-то идти, зачем искать новые земли, когда я тебе и так могу сказать: да, новые земли есть. Да еще какие! Без конца-края, без снега, без горя! Вот они, у тебя в руках! Разломи только ампулу — и они твои!”
Улисс мотал головой, отгоняя голос, но он не отставал:
“Одну только ампулу! Ну что тебе будет от одной? Заглянешь — и назад. А уж остальные можешь выбрасывать, бить и топтать, сколько влезет. Потом”.
— Нет! Нельзя! — рычал Улисс, борясь с очередным ящиком, не входившим в узкий дверной проем. — Если я не выброшу их сейчас, больше уж никто не может!
И ампулы попадут в Город, подумал он. И Город умрет. И не станет больше людей, как будто зря уцелели в войну их предки, как будто зря они сами приспособились к жизни на холодной и отравленной земле.
Протащив последний ящик по коридору, ведущему к шахте, Улисс, кряхтя, взгромоздил его на остальные и в изнеможении опустился на пол.
— Ну вот и все! — сказал он, вытирая пот со лба.
Все пять ящиков стояли теперь один на другом у самого края пролома. Стоило легонько толкнуть эту башню плечом…
Но Улисс не спешил. Тихий голос Шибня снова зазвучал у него в ушах:
“Ты боишься, что Город умрет. Но ведь он и так умирает. Долго умирает, мучается. А зачем? Спроси у любого умирающего, где ему больше хочется прожить последние дни — в вонючем подземелье или на солнечной поляне у ручья? Спроси у Ксаны”.
Улисс застонал. Поднявшись на ноги, он медленно подошел к ящикам, протянул руку и взял из самого верхнего ампулу.
“Попробуй, попробуй, — убеждал Шибень, — и Ксане дай попробовать, увидишь — ей будет легче. И меня не забудь…”
— Но я должен найти проход через Мертвые Поля! — закричал Улисс.
“Какой проход? Зачем? Выдумки это все, нет никакого прохода и земель никаких нет. Да и не нужны они тебе”.
— Мне люди нужны, — возразил Улисс.
“Люди! Ты же сам не веришь, что найдешь людей!”
— Верю, — сказал Улисс, — верю, потому что для Города это последняя надежда. А надежду нельзя заменить ничем.
И он решительно положил ампулу на место.
“Что ты делаешь?! — рыдал Шибень. — Ну, одну, одну хоть оставь! От нее же не будет вреда, от одной!”
— Нет, — сказал Улисс и, отступив на шаг, ударил ногой в середину башни.
Прошло несколько дней с тех пор, как Улисс покинул Большую Яму. Он быстро шел вперед и уже видел встающие на востоке вершины Предельных гор. Лес все редел, стройные высокие сосны совсем исчезли, вместо них попадались лишь уродливые низкорослые деревца. Зверей почти не было видно, даже следы на снегу встречались очень редко. Ночью небо на востоке слабо светилось, подчеркнутое бледно-зеленой пеленой.
Улисс напрасно искал хоть какие-нибудь приметы, указывающие на проход через Мертвые Поля. Он видел только, что все больше углубляется в опасную, необитаемую и непригодную для жизни страну.
