Алексей Калугин - Полет мотылька
– В таком случае откуда тебе это известно?
Артем усмехнулся, как будто Геннадий Павлович сказал что-то смешное.
– Знаешь, кто управляет миром?
– Кто? – спросил Геннадий Павлович, хотя и понимал, что делать это совершенно необязательно. – Артем снова сам ответил на вопрос.
– Тот, кто располагает информацией, – сказал Артем. – Как ты думаешь, откуда я узнал, что ты уже сбегал в кабинет генетического картирования? Меня об этом поставили в известность друзья, имеющие доступ к сети и умеющие в ней работать. Если бы ты не порол горячку, то мы бы сделали тебе нормальный генетический паспорт. Прости, отец, но если тебе на свою жизнь наплевать, то я к своей отношусь иначе. Поэтому я не хочу до конца своих дней нести на себе клеймо сына генетического урода.
Геннадий Павлович много чего мог бы сказать в ответ на слова сына. Например, то, что он поступил, как честный человек и настоящий гражданин. Или то, что не верит тому, о чем говорит Артем, потому что верить подобной чепухе просто глупо. Если даже кто-то несколько раз нарушил установленную процедуру генетического картирования, то это вовсе не означает того, что подобные злоупотребления должны входить в практику. Геннадий Павлович не сомневался в этом, потому что, в отличие от тех, кто считал всех вокруг жуликами, бандитами и негодяями, он был уверен: люди в большинстве своем честные и добрые, вот только обстановка, в которой им приходится жить, редко позволяет им проявить свои лучшие качества. Геннадий Павлович мог сказать сыну, что если уж его друзьям стало достоверно известно о фактах недобросовестного отношения работников кабинетов генетического картирования к своим служебным обязанностям, то им следует не думать о том, как оградить от этого своих родных и близких, а передать информацию соответствующим органам. Он мог сказать, что, спасаясь бегством от мнящейся ему беды, Артем убегает не от судьбы, а от себя самого, и, как известно, в таком забеге победителей не бывает. Геннадий Павлович много еще чего мог сказать сыну, но он понимал, что этим Артема не остановить. Поэтому он только спросил:
– Куда ты собрался?
– У меня есть где жить, – ответил сын.
Геннадий Павлович пожал плечами, стараясь, чтобы выглядело это как можно более безразлично.
– Как мне тебя найти, если будет нужно?
– Не стоит меня искать.
Геннадий Павлович прикусил губу и сделал движение головой, которое должно было означать что-то вроде – поступай как знаешь.
– Мне пора, – сказал Артем.
Геннадий Павлович сделал шаг в сторону, освобождая проход. Артем вышел за дверь и, даже не обернувшись, плотно прикрыл ее за собой – хорошо еще, что не хлопнул.
Геннадий Павлович сел на кровать, положил руки на колени и опустил голову. Странно, но ему вовсе не было грустно от того, что сын ушел, быть может, навсегда. И даже обиды на него Калихин не чувствовал. Он лишь немного жалел Артема – мальчишку, который пока еще ничего не понимает в жизни, но при этом хочет жить по собственным правилам. На душе у Геннадия Павловича было пусто и, наверное, от этого легко. Он просидел так минут сорок, ни о чем не думая, не строя никаких планов и ничего не ожидая, пока не услышал тихий стук в дверь. Это был даже не стук, а легкое поскребывание, как будто кто-то пытался ногтем отодрать от двери кусочки облупившейся краски. Геннадий Павлович хотел было встать, чтобы открыть дверь, но, вспомнил, что она не заперта, и громко сказал:
– Да-да, входите!
Ему было абсолютно все равно, кто и зачем решил заглянуть к нему. Но, увидев Марину, Геннадий Павлович тотчас же вскочил на ноги.
– Марина! – удивленно и растерянно, но одновременно с какой-то непонятной ему самому затаенной радостью воскликнул Геннадий Павлович.
Марина скользнула в чуть приоткрытую дверь, быстро, но при этом очень осторожно, почти беззвучно прикрыла ее и прижала спиной. В ответ на возглас Геннадия Павловича она сделала короткий жест рукой, который можно было истолковать как призыв к молчанию. Калихина удивило не столько то, что Марина вновь пришла к нему после того, что между ними произошло, сколько наряд девушки – на этот раз на ней были не широкая юбка и белая блузка, в которых привык видеть ее Геннадий Павлович, а узкий брючный костюм песочного цвета.
– Нам нужно поговорить, – едва слышно произнесла Марина.
– Да, конечно!
Геннадий Павлович метнулся в сторону, собираясь предложить гостье стул, но Марина вновь повторила свой жест, который теперь означал приказ оставаться на месте.
– Не здесь, – прошептала девушка.
У Геннадия Павловича появилось недоброе предчувствие – не собирается ли Марина вновь предложить ему забраться в подвальчик, что в стенном шкафу ее комнаты?
– Встретимся в умывальне ровно через десять минут, – сказала девушка.
Геннадий Павлович счастливо улыбнулся.
– Приходите непременно, мне нужно сказать вам нечто чрезвычайно важное.
– Конечно, Марина, я обязательно приду, – с готовностью согласился Геннадий Павлович.
Конечно, умывальня была не самым лучшим местом для свидания, но там у него, по крайней мере, не возникнет тех проблем, что в прошлый раз.
Ничего не ответив, девушка бесшумно, как тень, выскользнула за дверь.
Геннадий Павлович удивленно присвистнул – что бы это могло означать? Новую историю про заговор против человечества? Калихин усмехнулся, – очень легко, по-доброму, – и легонько качнул головой. Как бы там ни было, он не собирался отказываться от встречи с Мариной. Девушка странным образом завораживала его. Геннадия Павловича тянуло к Марине так, словно ему было не пятьдесят с лишним лет, а немногим больше пятнадцати, и гормоны играли в его крови, словно пузырьки в стакане газировки. И даже когда Геннадий Павлович пытался противиться этому влечению, казавшемуся ему странным и в какой-то степени противоестественным, все его усилия в конечном счете сводились к нулю, стоило только увидеть Марину.
Выждав указанный срок – ни минутой больше! – Геннадий Павлович осторожно выглянул за дверь – настороженность, которую в последнее время проявляла в общении с ним Марина, передалась и ему. И хотя Геннадий Павлович не понимал ее причин – в конце концов, они ведь не собирались заниматься ничем предосудительным, просто хотели поговорить! – прежде чем выйти за дверь, он убедился, что коридор в обоих направлениях пуст. Бесшумно прикрыв дверь, Геннадий Павлович вставил в прорезь замка ключ и очень осторожно, медленно начал поворачивать его. Как он ни старался, замок все-таки щелкнул. Геннадий Павлович замер, точно вор, пойманный на месте преступления. Он вдруг представил себе, как все двери, выходящие в коридор, разом распахиваются и из-за них выглядывают всклокоченные головы соседей, каждый из которых с осуждением смотрит на Геннадия Павловича Калихина, вознамерившегося втихаря пробраться на свидание в умывальню. Несколько секунд проползли в тягостном ожидании кажущейся неизбежной развязки. Но в коридоре по-прежнему не было ни души. Геннадий Павлович слизнул капельку пота, повисшую на верхней губе, и еще раз повернул ключ в замке. На этот раз щелчок замка не показался ему столь же громкий, как в первый раз. Сунув ключи в карман, Геннадий Павлович на всякий случай еще раз глянул в оба конца коридора и быстро зашагал в сторону умывальни. Он почти убедил себя в том, что не происходит ничего из ряда вон выходящего. Даже если кто-нибудь из соседей выглянет в коридор – и что с того? – он просто идет в умывальню. Зачем? Руки помыть. Он ведь совсем недавно пришел с улицы. При этом он все же старался ступать так, чтобы шагов не было слышно.
