Сергей Волков - Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха.
Разлепляю забитые пылью глаза, одновременно ощупываю себя — все ли цело? Вроде бы кости не пострадали, хотя локти, колени, плечи здорово ободраны. Ну, да это ерунда, заживет как на собаке.
Голова гудит, как трансформатор. Это тоже ерунда. Не тошнит, зрение в порядке, а значит, сотрясения нет. Все, будем жить!
Поднимаюсь на ноги, хватаясь руками за остановивший меня камень. Оглядываюсь. Вертолета нет! Впереди — скалы, позади и по сторонам — каменистая плосковина. В воздухе висит пылевое облако, поднятое нашим «стаканом». Но самого Ми-24 нигде не видно…
Пытаюсь собрать разбегающиеся мысли и замечаю поодаль пропаханный брюхом вертолета глубокий след. Он уходит прямо в скалы.
— Что за… — бормочу я обветренными губами, а ноги чуть ли не против воли несут меня вперед.
Остановиться я успеваю в самый последний момент. Плосковина не доходит до скал каких-нибудь десять метров, обрываясь в узкое, словно бы прорубленное исполинским топором, ущелье. И оттуда мне в лицо всплывает прошитый языками пламени черный, жирный клуб дыма.
Опустившись сначала на четвереньки, а потом и вовсе на животе я подползаю к самому краю пропасти. Ее глубина — не меньше тридцати метров. Вертолет, переломленный пополам, смятый, лежит на дне и его обшивка полыхает так, что у меня от жара трещат волосы. Я в отчаянии начинаю звать Киверова, Кольку, Григоренко, Егеря, пилотов, просто ору, в исступлении колотя кулаками по равнодушным камням.
Отползя от края, вскакиваю и начинаю осматриваться вокруг — вдруг кто-то успел выпрыгнуть до того, как вертолет упал в ущелье? Почти час я обшариваю местность, пока, наконец, до меня не доходит: я остался один…
Глава двадцатая
Между жизнью и смертью
Закат, красный, как кровь, заливает половину неба. Я сижу в тени огромного валуна и пытаюсь сообразить, где нахожусь. Мысли мои постоянно возвращаются к погибшим в вертолете пацанам, майору Киверову, пилотам. Но я запрещаю себе думать о них. Сейчас у меня другая задача: выжить.
Вертолетчики говорили, что будут пытаться дотянуть до города Чарикара. Это на востоке от нас. Бамиан, стало быть, на западе, там, откуда мы прилетели. Знать бы еще, сколько километров отделяет меня от этих двух населенных пунктов…
В любом случае надо идти. И правильнее всего будет двигаться на восток. Если даже я не выйду к Чарикару, в любом случае упрусь в дорогу, соединяющую Кабул с северной частью страны. Это самая оживленная афганская трасса. Где восток, понятно — в противоположной от заката стороне.
Осматриваю содержимое карманов. У меня есть военный билет, носовой платок, записная книжка, карандаш, пуля от пулемета ДШК, из которой я хотел сделать брелок, и серебряный конь. То есть фактически у меня нет ничего, что помогло бы выжить в этих диких краях. Нет оружия, нет еды, и главное — нет ни капли воды.
А раз так, то надо идти. Чем скорее, тем лучше. Надо идти днем и ночью, идти быстро, максимально быстро. Найти воду на каменистых пустошах практически невозможно. Времени у меня в обрез. Уже хочется пить, а что будет завтра, послезавтра?
Я поднимаюсь, поворачиваюсь спиной к закату и срываюсь с места. Местность ровная, бежать достаточно легко. Я буду бежать всю ночь. Два десантника могу все, а один — многое. Один — это я. Я обязан выжить. Такая у меня установка.
Темнеет, на небе высыпают звезды. Вдали от городских огней они очень яркие, их много. Четко просматривается Млечный путь, ослепительно сияют Денеб в созвездии Лебедя, Ригель и Бетельгейзе в Орионе, горит холодным голубым пламенем Вега, самая яркая звезда в нашем полушарии. Впервые в жизни замечаю — звездный свет может быть настолько ярок, что предметы отбрасывают тени.
Итак, я двигаюсь на восток. Ночи тут довольно прохладные, что стимулирует движение. Но смутные сомнения терзают меня. Правильно ли я выбрал направление? Сколько десятков или даже сотен километров мне предстоит преодолеть, прежде чем я выйду к людям? И что это будут за люди? Вдруг я окажусь в недружественном кишлаке? Вдруг наткнусь на банду духов? Что когда меня ожидает? Пытки, издевательства — и жуткая смерть в финале?
И тут в голове появляется четкая, ясная мысль: «Иди на север!». От неожиданности я останавливаюсь. Какой, к чертовой матери, север? Там же ничего нет! Совсем ничего — ни кишлаков, ни дорог. Только безводная, гористая пустыня и хребты Гиндукуша. Нет, на север я не пойду.
«На север, на север!», — стучит в висках. «Это все усталость и нервы, — успокаиваю я себя. — Решение принято и его надо выполнить. Точка!»
Утро застает меня на пологом склоне горной гряды. Солнце встает за правым плечом и я матерюсь от обиды. Оказывается, всю ночь я шел не туда! Не на восток, а именно что на этот проклятый север! Сколько времени потеряно, сколько сил потрачено впустую…
Разворачиваюсь и бегу навстречу светилу. Очень хочется пить. Просто очень. Но это еще цветочки. Ягодки будут потом.
В полдень я засыпаю прямо на камнях. Сон получается недолгим — жажда и голод терзают меня, жгут изнутри. Надо идти. Надо.
Бежать я уже не могу — задыхаюсь, но стараюсь двигаться скорым походным шагом. Чтобы не сбиться с ритма, бормочу стихи.
Вечер. Закат в полнеба. Надо поспасть. Во сне не так хочется пить. Я ложусь на камни, закрываю глаза, но и во сне продолжаю идти.
Поднимаюсь в полной темноте. Звезд не видно — облака. Дождь — вот что спасет меня. Хороший такой дождик, с громом и молнией. Но дождя нет. Пробую шагать в темноте, спотыкаюсь о камни и едва не ломаю ногу. Придется ждать до утра.
Рассвет. Поднимаюсь, облизывая растрескавшиеся губы. Фиолетовые горы висят надо мной. Они инопланетно красивы. Вслух желаю им провалиться в ад. Я готов отдать руку или ногу за глоток воды.
Мне очень хочется заплакать, но — нечем. Лишней влаги в организме не осталось даже на одну-единственную слезинку. Пожалуй, что пора писать прощальное письмо, благо у меня имеется записная книжка и карандаш. Трясущейся рукой лезу в карман, опускаю глаза да так и застываю в нелепой позе.
Дорога. Я вижу дорогу. Она прямо у меня под ногами. Ее построили люди, чтобы ездить, возить грузы. Здесь нет камней. Мои разбитые сапоги попирают укатанную щебенку, уложенную человеческими руками.
Это — спасение. Рано или поздно кто-нибудь поедет по этой дороге и увидит меня. Теперь нужно просто подождать… Просто подождать…
Скорее всего, я опять теряю сознание. Когда я только вышел на дорогу, тени от камней на обочине были совсем короткими, теперь же они сильно удлинились. Я лежу у самого края, у кромки. Меня нельзя не заметить. Стало быть, до сих пор по дороге никто не проезжал. Это очень скверно. Дело дрянь. Человек может прожить без воды три-четыре дня. Три я уже прожил. Наступает момент истины.
