Аркадий Стругацкий - Дни Кракена
Впрочем, проверить нетрудно. Взять, например, Банъютэя. Русскому литературоведению японская литература известна плохо, а Банъютэй и вообще неизвестен. Понести рукопись Шкловскому и попросить: “Прочитайте, пожалуйста, и дайте свое авторитетное заключение. Писатель этот не бог весть что, в японском литературоведении о нем ничего не говорится, но мне кажется…” и так далее. Это был бы интересный опыт. Не станет же Шкловский наводить справки…
Я отхлебнул кофе и вернулся к переводу. Всего в этот вечер я перевел пять страниц и лег спать в половине третьего.
Глава третья
Я прождал всего минут пять, поэтому понял, что нужен Кларе по важному делу. Она была в белом платье и белых босоножках, свежая, словно только что из нарзанной ванны, стремительная, как мальчишка. Она подошла, улыбаясь, протянула ладонью вниз левую руку в белой ажурной перчатке и сказала:
- Доброе утро, милый.
- Здравствуй, дорогая, - сказал я.
- Очень мило, что ты пришел.
- Напротив, очень мило, что ты пожелала встретиться.
- Нет, правда, я очень рада тебя видеть.
- Я тоже в восторге.
- Ты неважно выглядишь, милый. Дела замучили?
- Да. Пропасть дел.
- Но ты же знаешь, тебе нельзя утомляться.
- Что поделаешь… Зато ты выглядишь прекрасно.
- Нет, серьезно. Тебе не следует перегружать себя работой. Особенно в такую жару.
Я всегда ненавидел этот small talk, но Кларе он был необходим. В старое доброе время она как-то призналась мне, что для нее это нечто вроде разведки боем. Она-то, наверное, не помнила, что сказала мне об этом. Я сказал:
- Да, в последнее время стоит ужасная жара. Сегодня будет более жарко, чем вчера. А завтра будет еще жарче. Итак?
Она глядела на меня, безмятежно улыбаясь.
- Ты прав, - сказала она. - Времени мало. Я вызвала тебя, чтобы сообщить, что я даю согласие на развод.
- Что ж, - сказал я, - это хорошо.
- Ты не рад?
- Да нет, мне все равно.
- Три года назад ты говорил иначе.
- Три года назад! - Я даже рассмеялся. - Три года назад было очень давно. Целых три года. Теперь я привык.
Я видел, что она разочарована, и поспешно добавил:
- Нет, ты не думай, я с удовольствием. Действительно, сколько это может тянуться?
- Да, это тянется слишком долго. Ну, так или иначе, ты можешь подавать на развод и обретешь желанную свободу.
- Наконец, - сказал я.
- Вот именно. Наконец. Почему ты улыбаешься?
- Это я от счастья. Ослепительные перспективы. Мы помолчали.
- Ты все еще в издательстве? - спросила она.
- Да.
- Недавно я видела где-то какую-то книжку в твоем переводе.
- Да, я перевожу. Время от времени. Все еще перевожу.
Мы опять помолчали. Я поглядел на часы.
- Между прочим, он прекрасный человек, - сказала вдруг она тихо. - Ты не должен был обращаться с ним так… грубо.
- Но я тогда не знал, что он прекрасный человек, - возразил я.
- Он очень страдал.
- Я тоже. Я вывихнул пальцы и получил выговор по партийной линии.
- До свидания, - сказала она.
- До свидания, Клара, - вежливо сказал я. - Очень рад был повидать тебя. Объявление я дам в ближайшее время.
Она ушла, не подав руки и не оглядываясь. Времени было в обрез, и я взял такси. Утро было ясное и жаркое, блестели на солнце политые улицы, люди спешили на работу и в магазины, стараясь держаться в тени домов и деревьев. У меня горело под веками, и сами собой закрывались глаза. Больше всего спать хочется утром, к полудню это проходит. Я подумал, что мог бы поспать лишний часок, и неожиданно для себя скверно выругался вслух. Шофер изумленно оглянулся.
- Ничего, ничего, - пробормотал я. - Все в порядке.
Когда мы подъехали к издательству, до начала занятий оставалось еще минут десять. Я подошел к автомату выпить стакан воды. Пока я рылся в карманах, ища трехкопеечную монету, возле меня остановился Полухин. Он по-отечески пожал мне локоть и сказал:
- Вот кстати, Андрей Сергеевич! А я вас вчера искал!
Он никогда не здоровался, но на него не обижались. Говорили, что он не здоровается даже с министром. Открывает дверь к нему в кабинет и радостно кричит’ “Вот кстати, товарищ министр! Разрешите?”
- Когда? - спросил я.
- Вечером. Во второй половине дня.
- Я сидел у Келлера.
Он подождал, пока я пил воду с грушевым сиропом. Мимо нас в ворота проходили сотрудники и здоровались с ним, и он благосклонно кивал в ответ, сияя отеческой улыбкой.
- Тут такое дело, - сказал он. - Мне позвонили от соседей. Беспозвоночники. Звонил их директор и спросил, нет ли у меня на примете специалиста по японскому языку. Разумеется, Андрей Сергеевич, я сразу вспомнил о вас.
Я покачал головой.
- Спасибо, Борис Михайлович, но я не могу. Очень занят.
- Пустяки, пустяки! Я уверен, это не займет у вас много времени. Они получили из Японии какие-то материалы. Какие-то документы, понимаете? И им хочется узнать, что это такое.
- Пусть обратятся в Институт научной информации. Я не могу.
У него от огорчения обвисли щеки.
- Но я уже обещал им! - сказал он - Мы с вами не можем вот так просто взять и отказаться. Это наши соседи, наконец!
Я промолчал.
- Я вас очень прошу, Андрей Сергеевич. - сказал он. - Я не могу вам приказать в данном случае, я вас очень, очень прошу. Я совершенно уверен, что это не потребует много времени. Мы соседи, у нас множество общих интересов. В конце концов, должны же мы помогать друг другу, разве не так?
- Почему им не обратиться в Институт информации?
- Возможно, им следовало обратиться в Институт информации, не спорю. Но, с другой стороны, они имеют полное право рассчитывать на поддержку соседей. Почему бы и нет? Слушайте, Андрей Сергеевич, ну зайдите к ним, посмотрите… Ведь, может быть, вы только посмотрите и сразу им скажете.
Черт с тобой, подумал я устало, черт с вами со всеми.
- Хорошо, - сказал я. - К кому у них там обратиться? И когда?
Он снова воссиял.
- Прямо к директору. В любое время. Лучше всего прямо сейчас.
- Нет, прямо сейчас я не пойду Мне нужно в редакцию.
- Как вам угодно, Андрей Сергеевич1 Значит, договорились? Ну, я очень, очень рад. Совершенно уверен, что времени это у вас займет немного. В крайнем случае посидите денек-другой дома…
Тут он заметил главбуха, только что появившегося из-за угла, радостно завопил: “Вот кстати, Илья Матвеевич, а вы мне нужны!..” и помчался ему навстречу. Я прошел в ворота. Мне было тошно от всего этого - и от Клары, и от глупых Юлиных претензий, и от самоуверенности Полухина. И от предстоящей встречи с японцем. Мне хотелось только, чтобы меня оставили в покое. Во дворе возле зимнего бассейна опять толклись люди. Они устанавливали на грубых деревянных козлах большой бак, выкрашенный серой краской, и при этом сердито спорили. Газон перед бассейном выглядел так, будто на нем занималась строевой рота новобранцев. И, как вчера вечером, остро воняло какой-то кислятиной. Черт с вами со всеми, думал я, ничего я не хочу. Ни бассейнов, ни газонов.
