Евгений Гаркушев - Беспощадная толерантность (сборник)
– Гонишь, – на всякий случай усомнился Воронин. – Этого кудрявого болтуна?!
– Не гоню. И ты вообще потише, – Матвеев оглянулся, словно в кабинете находился еще кто-то, кроме них. Или боялся прослушки?! Да какая прослушка, фигня, это же не советское время… Чего он оглядывается?!
– Чего ты оглядываешься, Федор? – с интересом спросил Воронин.
– Да ничего… Давай-ка еще по одной, а то ты всего две рюмки выпил. Нельзя четное число.
Воронин пожал плечами, не став говорить, что сам-то Матвеев, получается, станет пить четвертую. Выпил, снова закусил лимончиком.
– А пойдем-ка ко мне домой, – предложил Воронин. – Я выпил, за руль не хочу, машина тут постоит… Да и идти всего минут тридцать, подышим воздухом.
– А, так ты все там же обитаешь?! Давай пешком, отлично. По Тверской пройдемся…
Тверская выглядела как Тверская. Если что-то и поменялось – ну, магазин там какой-то закрылся или кафешка – то Воронин этого не замечал. А ведь и в самом деле восемь лет – не срок, если только не попадает на некий исторический перелом.
– Так что ты там переделываешь в школьной литературе? – напомнил Воронин Матвееву.
– А… Видишь ли, взять, к примеру, «Ромео и Джульетту». Это вроде бы произведение о любви юноши и девушки, не так ли?
– Почему «вроде бы»? Оно именно о любви юноши и девушки и есть.
– А вот не так все просто! – хитро улыбнулся Матвеев. – Во времена Шекспира женские роли в театральных постановках исполняли мужчины. Поэтому можно смело воспринимать произведение как историю трагической любви двух юношей.
– «Ромео и Джульетто»?! – засмеялся Воронин.
– Бинго! – воскликнул Матвеев. – Из тебя выйдет толк. Нужно будет поговорить с главным, пристроить тебя на переработку, если ты не против.
– Федь, ты что, серьезно?! Про Джульетто?!
– Вполне серьезно, – солидно сказал Матвеев. – Мировая литература, в том числе вся классика, входившая ранее в школьную программу, буквально забита историями о гетеросексуальной любви. А о гомосексуальной почти ничего нет. В русской классике – Михаил Кузмин да Зиновьева-Аннибал.
– Да ладно. После перестройки чего только не понаписали. Лимонов вон в «Эдичке» у негра сосал.
– Лимонов уже в программе, – отмахнулся Матвеев. – Вот и было принято решение на самом высоком уровне – по европейскому образцу переделать некоторые классические произведения, дабы школьная программа не пропагандировала гомофобию.
– А она пропагандировала?! – ошарашенно спросил Воронин.
– Не то чтобы пропагандировала, но намекала. Вот, мол, как должно быть. Только так, а никак иначе. Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Ассоль и Грей, Пьер Безухов и Наташа Ростова… Это нетолерантно.
– Понимаю, геям обидно. И что, до Толстого тоже добрались?
– Не поверишь, – Матвеев заговорщически подмигнул. – Лев Николаич-то сам был слегка, э-э, гей. Даже в дневниках писал, что неоднократно влюблялся в мужчин, но на соитие не решался. Поэтому нет ничего страшного в том, что в «Войне и мире» Пьер и Петя Ростов…
– Не-не-не! – перебил его Воронин. – Подробностей не надо. Я понял принцип. Знаешь, как-то пока не готов у вас работать. Я уж лучше по старинке.
– Напрасно. Хорошие деньги. По старинке столько не заработаешь, знаешь ли. Там копейки. А вот если я тебя пристрою на дотацию от Евросоюза для авторов, которые…
– Федя, – снова перебил Воронин, – я пока не готов, сказал же. Дотации от Евросоюза тоже небось не за то, чтобы про нашествие инопланетян писать?
– Нет, конечно. Хотя про инопланетян тоже можно. Вот (тут Матвеев назвал фамилию известной писательницы-фантастки) забацала космооперу о том, как юный принц из созвездия Гончих Псов и молодой флагман земной эскадры…
– Стой. А это чего такое?
Навстречу им по Тверской шла многочисленная колонна людей с разноцветными флагами, транспарантами со странной аббревиатурой «ЛГБТЗП» и лозунгами типа «Позор фашиствующим элементам». Аббревиатура что-то смутно напоминала, но что именно?
– Это чего? – спросил Воронин. – Политическая партия, что ли? Выборы скоро? А фашисты при чем?
– Как сказать… – замялся Матвеев. – Партия, не партия… Движение. Сокращенно – Лесбиянки, Геи…
– Стоп-стоп! – тут же припомнил Воронин. – Лесбиянки, Геи, Бисексуалы, Транссексуалы?
– Вообще-то трансгендеры, – поправил Матвеев.
– Да хоть трансформеры. Разрешили, значит, парады… А З и П для чего?
– Как это – для чего? Зоофилы и Педофилы.
Воронин тупо уставился на приятеля, пытаясь уловить хотя бы искорку смеха в его глазах, однако Матвеев был совершенно серьезен. Более того, он неожиданно принялся с тревогой оглядываться по сторонам.
– Ты чего, серьезно, Федор?! Какие, на хрен, педофилы?! Педофилы на зоне должны у параши сидеть, а не с лозунгами ходить!
– Так, пошли отсюда! – прошипел Матвеев и поволок его за рукав в проулок, растолкав прохожих. Воронин, оглядываясь на шествие, послушно топал следом. Он успел заметить, что в первом ряду идут не какие-нибудь гламурные подонки, а солидные мужчины в хороших костюмах, с депутатскими значками на лацканах. И даже один генерал в форме.
– Надо было на машине ехать… – бормотал Матвеев, таща приятеля через какую-то полутемную арку. Они выбрались на небольшую улочку, заставленную припаркованными автомобилями (Дегтярный, что ли?), и Матвеев оглянулся.
– Кого боишься-то? – поинтересовался Воронин ехидно.
– Серега, ты ничего не понимаешь. Там люди вокруг, а ты – «у параши»…
– Конечно, у параши.
– Серега, я понимаю, что у тебя типа смягчающее обстоятельство, ты без памяти валялся и о том, что вокруг происходит, никакого представления не имел. Но незнание законодательства не освобождает от ответственности, помнишь такой старый юридический принцип?
– П-помню…
– Так вот, ты мог наболтать на статью, если бы я тебя оттуда не увел. Педофилы ему не нравятся. В Голландии партию педофилов чуть ли не двадцать лет назад официально зарегистрировали! А Россия – не Европа, что ли? У них прав нет, что ли?!
– А у детей? – уточнил Воронин, помаленьку охреневая от обрушившейся на него информации.
– И у детей! У детей есть право выбора! Ребенок – это личность!
Сказав это, Матвеев сердито зыркнул на Воронина и снова воровато огляделся. Нет, вокруг было пусто, только старуха кормила голубей на тротуаре да чуть поодаль разговаривал по рации полицейский. Что-то с ним было не так; приглядевшись, Воронин с недоумением обнаружил, что у полицейского густо накрашены ресницы, а на веки положены синеватые, в тон форменной куртке, тени.
– Ладно, пошли к тебе, там объяснишь про право выбора и про то, что у вас нынче за порядки, – подавив желание сплюнуть, сказал Воронин. – А то и вправду в отделение заберут…
