Василий Головачев - Исход зверя
Потолок кельи был черным, пол покрыт каменными плитами серого, белого и черного цветов. По углам кельи стояли высокие керамические чаши в форме фаллоса, обвитые чешуйчатыми змеиными телами, которые заканчивались не обыкновенными змеиными головами, а скорее крокодильими – с двумя рядами острых зубов. Головы могли поворачиваться и шипеть, а глаза их – светиться, что всегда оказывало сильное впечатление на жриц и гостей храма.
Вдоль стены комнаты го-стхи когда-то стояли простые деревянные лавки, предназначенные для хранителей, слуг верховной жрицы, теперь же вместо них красовались низкие мягкие кресла вполне современного вида. Каждое из кресел могло превращаться в ложе для любви, но одно из них соединялось с подземным бункером и предназначалось для тех, кого верховная жрица желала наказать.
– Я весь внимание, госпожа, – склонился Хрис, ощущая прилив крови к щекам; мужское естество, редко просыпающееся в последнее время, внезапно встрепенулось и заставило забиться сердце.
Евангелина, одетая не в монашеский клобук, а в короткое платье с вырезом, сидела, закинув ногу за ногу, и была так соблазнительно хороша, что смогла бы, наверное, зажечь и более дряхлого старика, нежели Хрисанф. Сама она утверждала, что происходит из рода французской королевы-отравительницы Екатерины Медичи, что ей четыреста лет, что она помнит Наполеона и одно время даже была любовницей графа Калиостро. Но Хрис знал, что Евангелине всего тридцать шесть лет, хотя при этом она являлась магом высших степеней посвящений и действительно могла манипулировать сознанием людей и воздействовать на природу вещей. Теперь же, предоставив свое тело «проекции» Морока, она и вовсе оказывалась недоступной влиянию колдуна храма.
Евангелина поняла значение блеска в глазах гостя, подняла большой бокал с темно-рубиновой жидкостью, улыбнулась двусмысленно:
– Х о ч е ш ь, старик?
– Спасибо, госпожа, не хочу, – сухо отозвался Хрис. – Прибыла партия материала, не желаете взглянуть?
– Желаю. Мне нужны послушницы. Собери их всех в нижнем зале с бассейном, в котором живет Ягья. А ту, строптивую, с которой ты только что разговаривал…
– Владиславу? Это жена нашего врага Ильи Пашина.
– Ее приготовь для жертвоприношения. Когда послушницы увидят мессу, их рвение быть полезными Господину увеличится. Пусть знают, что ждет отступниц.
– Слушаюсь, госпожа. Но Черный Вей не велел трогать Владиславу, мы должны дождаться, пока Пашин не попытается вызволить ее.
– У него своя область ответственности, у меня своя. Пусть не сует свой нос в мои дела. Месса назначена на двадцать второе, в новолуние, и отменять я ее не намерена. Пусть Черный Вей разбирается с врагами сам, это его епархия.
– Хорошо, госпожа.
– Иди, я сейчас приду. – Евангелина в два глотка осушила бокал, потянулась так, что из выреза платья выскочили ее роскошные груди, и насмешливо погрозила Хрису пальцем.
Буквально ослепший от вспыхнувшего в груди желания, маг с трудом проглотил слюну и, спотыкаясь на непослушных ногах, вышел из кельи. Очнулся он уже возле каземата с пленницами, успокоил сердце, вытер пот со лба, вернул лицу видимость властной уверенности. Сука! – пронзила голову трезвая мысль – оценка верховной жрицы, вмещающая презрение к ней и восхищение. Все-таки лучшую кандидатуру на должность верховной жрицы найти было бы трудно. С таким потенциалом Евангелина могла не бояться Черного Вея – координатора сил Морока и при случае вполне была способна его заменить.
Вызвав Потапа Лиховского и приказав ему собрать заложниц в нижнем зале, Хрис переоделся и спустился по лестнице северного выхода в зал с бассейном.
Девушки уже были здесь – все тридцать шесть, включая и Владиславу. Они испуганно жались в кучу и поглядывали на бассейн, по глади которого время от времени прокатывались волны. Это шевелился на дне зверь-изверг Ягья, сын Морока, поглотивший множество невинных душ, но не ставший от этого добрей и симпатичней. Последней его жертвой стала верховная жрица Пелагея, и после этого активность демона повысилась, хотя и не настолько, чтобы предпринимать меры защиты. Возраст изверга достигал не менее миллиона лет, по сути, он давно пережил срок своего существования и был больше мертв, чем жив, в отличие от своего бессмертного отца, продолжавшего координировать развитие человечества, питающего его энергией.
Вошла Евангелина. Она была великолепна, хотя и оделась соответственно статусу – в фиолетовый клобук и багровую шаль. Но ее красота была колдовской, а не естественной, как у молоденьких девочек, и это сразу бросалось в глаза.
Заложницы, захваченные охотниками в разных городах России для ублажения своего хозяина, притихли.
Черная Графиня оглядела толпу девушек, на лицах большинства которых читались обреченность и страх, усмехнулась.
– Успокойтесь, дурочки, никто вас не обидит… если не будете проявлять непокорство. Я верховная жрица храма Евангелина, и мне нужны послушницы, которые в будущем могут стать жрицами и иметь большую власть. Кто из вас добровольно согласится пойти в послушницы?
Ответом Черной Графине было молчание и испуганно-опасливые, нерешительные и несогласные взгляды.
– Отпустите нас! – раздался вдруг чей-то возмущенный голос, заставив всех вздрогнуть. – Иначе очень пожалеете!
Евангелина поискала говорившую, встретила ее взгляд, с недоумением приподняла тонко подчищенную бровь.
– Кто это?
Хрис приблизился к верховной жрице, склонил голову.
– Это жена нашего врага Ильи Пашина, который…
– Я поняла, старик, можешь не продолжать. Вот, значит, как она выглядит, отступница. Ничего не скажешь, красавица, своевольная и независимая, одно удовольствие работать с таким материалом. А может, ты пойдешь ко мне в помощницы?
– Никогда!
– Жаль, ты далеко пошла бы, девочка. Ишь, глазищи-то сверкают! Сколько силы в голосе! Твоя мать, или бабка, или кто-то еще в роду случайно не были колдунами?
– Были ведуны и ведуньи. Но не злые колдуны!
– Значит, по-твоему, я злая?
– Какая бы ты ни была, твой век отмерен. Ни хитрому, ни умелому, ни мудрому чародею суда Божьего не избежать![12]
Глаза верховной жрицы наполнились черным пламенем, но она сдержалась, шевельнула рукой:
– Отведите ее ко мне в келью.
Хрис посмотрел на своего помощника. Потап Лиховский молча вытолкал Владиславу из толпы девушек и, несмотря на ее сопротивление, вывел из зала.
– Кто еще отказывается мне повиноваться? – оглядела притихшую толпу Черная Графиня.
– Я! – с отчаянным вызовом шагнула вперед полногрудая девица с русой косой. – Вы не имеете права держать нас здесь и приказывать, что делать!