Виталий Храмов - Сегодня – позавчера
Его руки, удерживающие мои руки, ослабли. Дёрнул, вырвал, ударил, вцепился пальцами в мягкое горло. Как я ликовал! Самое желанное — вот! На последней секунде жизни вцепиться в горло своему убийце!
Но, мне не дали. Чья-то сила оторвала меня, отшвырнула. Я заревел зверем, выпуская последний воздух из лёгких.
— Живой ещё! Зверь! — донеслось, грохочущее, издалека.
— Дядь Вить, дыши! Дыши, дыши! Я броню уже снял! Дыши!
Кадет? Откуда Кадет? Я его в лесу оставил. Если я умер, а я его слышу — он тоже погиб? Как?
— Дыши!
Я попытаюсь! Вздохнул. Тля! Как больно-то!
— Дыши!
— Дышу. Кадет? Ты как здесь?
— Мы с Мельниковым к вам пробивались.
Над головой бухнула танковая пушка, загремел пулемёт. Я рванулся — как же так? Я же убил их! Не добил?
— Дядь Вить, лежи! Это Алексей в танк залез.
— Какой Алексей?
— Мельник.
При разговоре Кадет меня постоянно дёргал, тормошил. Я злился на него, не понимая, что он снял с меня, как с луковицы, все слои одежды, теперь перевязывал. А зрение почему-то не возвращалось.
— Что-то я не вижу ничего. Когда мне глаза выбило?
— Ой, извини, Виктор Иванович, каска у тебя сползла, сейчас сниму.
Снял, стало видно силуэт Перунова.
— Что там немец?
— Живой. Наверное. Не шевелиться. Мельник его пинками избил, когда я вас оттаскивал.
— Свяжи. А то этот гад здоровущий, как лось. Еле свалил. Куда он мне попал?
— Прямо в сердце стрелял. Пустой рожок автомата и броня сдержали пулю. Где-то в груди застряла. Крови-то натекло!
— Кровь толчками выходит?
— Нет, просто льётся. И не пузыриться, значит, до лёгких не дошла. Я запомнил всё, чему учили. Мельник! Лёша! Кинь пакет!
Я опять закрыл глаза. Навалилась какая-то усталость и апатия. Мне было холодно и трясло. От холода, адреналина или потери крови?
— Ну, вот, всё! До медсанвзвода дотянет. Туда надо — пулю доставать и зашивать.
— Ага. А где он? Как там бой?
Словно в ответ на мои слова, пулемёт танка опять разразился серией коротких очередей, а в перерывах матов Мельника:
— Сидеть тихо, …! Пока дядя Мельник не разрешал через дорогу бегать! Уть, ты какой! … шестрый! Успел? Полежи! Стоять!
— Ты немца связал? Или добей!
— Ага, сейчас!
Миша кинулся к немцу, я, схватившись за грязное танковое колесо, пытался встать. Встал, влажные тряпки, которыми Кадет меня укрыл, сползли. Холодно! Терпи! Бой не кончился!
— Что там, Мельник?
— Не даю им дороги! А Степанов давит с той стороны. А «лешие» человек тридцать уже на поле положили. Как куропаток их бьют, в полёте. Всё! Кончились, что ли?
Пулемёт замолк, верхний люк откинулся, высунулся Мельник, сел на броню, ноги оставил в танке, долго всматривался вперёд. Весь вымазанный в грязи, крови, ещё в чём-то.
— Наши! Наши! Кончились немцы! — радостно заелозил он по танку задницей.
— Ты ранен?
— Нет. А, это? Это — твоя работа. Тут, внутри, как на скотобойне. Чем ты их так? Гранатой? Люк был открыт? А я и гляжу, немцы — в фарш, а танк цел. Я вниз всё поспихивал. Его теперь отскребать замучаешься. Лучше сжечь. А жаль — танк почти целый. Нам бы танковая рота не помешала бы.
— Вот и займись этим. Там снизу люк должен быть. А что с остальными? Где Шило?
— Тут его разведчики лазят. Мы же вместе тебя выручать бежали. Мы остались — они дальше пошли. А, вот и он. Долго жить будешь, Шило, только тебя вспоминали!
Семёнов, тоже в грязи с ног до головы, но довольный и возбуждённый, шёл через кусты по следу танка. Увидев меня, сразу посерьёзнел:
— Сильно ранен?
— Живой вроде. Кадет говорит — до сердца пуля не достала.
— А я вижу — барахтаешься на этом, — он пнул застонавшего немца, — жив, думаю, Медведь, дальше побёг. Там, за кустом — целая поленница из немцев. Это не мы. Твои, старшина?
Я пожал плечами:
— Из-за кустов пулемёт бил по Малому. Я туда — две гранаты, а оттуда танк. Чуть не задавил меня. Хорошо я меж гусениц попал, а не под них. Что Малой?
— Живой. Две пули — одна в ноге, вторая, навылет, в плечо. Лежит — встать не может — бревном его по каске ударило сильно, когда завалило. В тройке у него один — убит, а второй только оглох чуть — в бронетранспортёр лазил за патронами, там и нашли его без памяти.
Кадет накинул мне на плечи мою куртку, мокрую плащ-палатку.
— Там, в куче, — продолжил Шило, — один — офицер. Я в их погонах не очень разбираюсь, но похоже — капитан. Они, видимо, к атаке готовились под прикрытием танка, а тут…
— Медведь пришел и всю малину оборвал, — рассмеялся Мельник. Смеялись все, кроме меня — больно. Напряжение боя отступало.
— Надо к своим идти, доложить, — предложил Шило.
— Надо часового у танка выставить и дома прочесать, вдруг — недобитки какие? Танк захватят или в спину стрельнут, — внёс я своё предложение.
— Точно. Кадет, Мельник — сопроводите старшину до медиков, пленного — до особистов, остальное — на мне, — в голосе Шила почувствовались командирские нотки.
— Есть! — ответили бойцы моей тройки. Мельник поднял за воротник немца, пихнул его коленом под зад, погнал по улице. Я — за ним. Кадет взвалил на себя мой бронник, разгрузку, автомат, пыхтя, пристроился замыкающим. Я достал пистолет, с помощью Мельника — взвёл (левая рука полностью отнялась).
У встретившихся бойцов узнали, что ротный — в медсанбате, развернутом в здании школы.
— Ранен? Серьёзно?
— Легко. Царапина, но глубокая. Обещал — зашьют, перевяжут, снова поведёт нас, — ответил мне комвзвода-2. Приказал пока прочесать посёлок и занять оборону фронтом на запад по окраине.
А вот о бое у моста, слышимом нами, но не видимом за гребнем высотки, они знали не больше нашего. Потом нам встретились бойцы батальона дивизии, что наступала с востока. Они шли группками на звук боя, к мостам, во все глаза пялились на нас.
— Чего вылупились? — не выдержал я, — кто старший? Кто командует?
Наперерез нам пошёл один из них. С немецким автоматом, в прожжённой шинели с оторванной полой. Оказался капитаном, комбатом. Именно он и руководил атакой. Поздоровались, взаимно представились. Он поблагодарил за помощь во взятии полустанка.
— Ты сам откуда, капитан? Кем до войны был?
— Тульский я. Как догадался, что из запаса?
— Вид у тебя и разговор не кадровый. Но, это не страшно. Раз жив до сих пор — значит, хорошо воюешь. Вы бы пока идете, повнимательнее по сторонам — может, прячутся ещё немцы.
— Не первый день воюем. Ещё под Ельней начинали.
— А что ж бойцы так скудно вооружены? Смотри сколько вокруг оружия и амуниции трофейной валяется. Подбирай, пока я добрый. Потом, как меня заштопают — всё сами загребём.
