Александр Громов - Ватерлиния
«И ни о чем не думать», – успел он напомнить себе, прежде чем его накрыло.
Удар башенного энергоизлучателя боевой платформы пришелся в хвост, короткий импульс погас в разрушаемых двигателях, и только потому Менигон остался жив. Катапультирование было мучительным – будто с хрустом рвали зуб, и этим зубом был он сам.
Удар. Сразу померк свет. Еще один нокдаун – снизу, вдогон. Когда раскололось выстреленное вверх яйцо пилотской кабины, больно ударило воздухом, и Менигону показалось, что он врезался в бетонную стену. Падение продолжалось недолго – над корытом анатомического лежбища раскрылось мягкое крыло. Парящий полет, медленный спуск к жидкой могиле вблизи точки замерзания.
Не отпустила Капля…
Обломков флайдарта не было видно, лишь в стороне быстро взмывала к облакам крутящаяся тучка горячего дыма да плескались внизу бестолковые волны, лезли друг на друга разбегающиеся круги. Значит, второй удар был оттого, что флайдарт взорвался, понял Менигон. Хотя, в сущности, какая разница?
Ни единой льдины до самого горизонта. Впрочем, стоит ли продлять агонию?
Лучше, чем кто-либо другой, он знал, как это бывает. Мусорщика со стажем более десяти лет не удивить уже ничем, и каждый из них знает, чем кончит рано или поздно. Иногда смерть видно издалека, она подходит мелкими шажками, так что жертва успевает свыкнуться с мыслью о неизбежном; иногда она набрасывается внезапно, из-за угла. Последнее бывает обидно – но кому до этого есть дело?
Может быть, так даже лучше, чем добровольная эвтаназия после утери интереса к жизни. Кажется, в Ореоле еще не было мусорщика со стажем более семидесяти лет…
Наполненное ветром крыло медленно парило, спускаясь к океану. Управление было ручное, две гибкие тяги, – но какой в нем смысл? Здесь нет плотов и вряд ли каким-то чудом всплывет случайная капсула, а вода в полярных водах одинакова везде.
Менигон снял с головы ненужный цереброшлем, швырнул вниз, подождал всплеска. Ста метров высоты хватит, пожалуй, на минуту парения. Жаль, брошен разряженный до железки пистолет и в рукопашной свалке не добыт другой. Надо было озаботиться, дабы не продлевать конвульсий. Впрочем, смерть от переохлаждения сравнительно легка – не хуже многих других.
А все-таки хорошо, что Искандеру удалось уйти…
До воды оставались считаные метры, когда он услышал свист воздуха. Пробив облака, замедляя скорость свободного падения, к поверхности океана торопливо опускалась боевая платформа – темный прямоугольник со скошенными углами. Зависнув на секунду, развернулась, хищно скользнула наперерез.
Ну и глупо, почти безразлично подумал Менигон. Оболванцы стараются, кажут истовость добросовестных служак… Вряд ли у них есть приказ взять беглеца живым, а чтобы удостовериться в его смерти, незачем так спешить…
Удар о воду показался совсем не сильным, а объятия воды не столь леденящими, как он ожидал. Обожгло холодом, но не более. Булькнув, утонуло «корыто» и, натянув стропы, долго утягивало за собой в глубину намокшие складки крыла. Утянуло – и пусто… Ни надувного плотика, ни спасжилета. То ли пилот, приписанный к этому флайдарту был фаталистом, то ли просто здравомыслящим человеком.
Менигон вынырнул, отплевываясь. Дыхания он не потерял, и выдержало сердце. Кожу лица стянуло холодом, ледяные струи растекались под отяжелевшей одеждой. Медленно колыхалась зыбь. Вода была обыкновенная, почти такая же, как в земных океанах, только чуть меньше горечи и соли. Что ж, подумал он с последней иронией, было бы досадно целый год прослужить на Капле и ни разу не попробовать ее на вкус…
Он видел, как снизилась платформа, зависла в полуметре над вяло шевелящейся водой, словно застряла в воздухе. Неужели возьмут на борт?
Не возьмут… Не дадут даже подплыть поближе – как видно, наслышаны и проинструктированы. Глупый инстинкт самосохранения скомандовал нырнуть, когда один их двоих, вылезших наружу полюбоваться, навел автоматический карабин, и Менигон с трудом подавил желание подчиниться команде. Какая глупость… Будь ты хоть трижды жителем Ореола – все равно человеческое тело цепляется за лишнюю минуту жизни.
Второй, видимо, старший по чину, отвел ствол карабина в сторону… Вот как. Он жаждет посмотреть, как бывший ведущий эксперт, а ныне разоблаченный преступник, устлавший трупами свой путь бегства с Поплавка, будет замерзать. Ну что ж, это не займет много времени, хотя, по правде сказать, интересного в этом мало.
Один из стоящих на платформе показал на что-то рукой, и тогда второй совсем опустил карабин. Это «что-то», по-видимому, находилось за спиной, и Менигон обернулся, вытолкнувшись из воды по плечи. В следующую секунду он уже плыл к платформе что было сил.
Когда из глубины к поверхности океана всплывает облако хищного криля, вода, только что бывшая спокойной и как бы маслянистой, вдруг начинает метаться множеством бестолковых мелких струй и почти сразу вскипает, резко выделяясь обширным пятном, иногда – правильным кругом. Почуявшие добычу рачки безумствуют, тысячами выскакивают из воды, щелкая пластинками крохотных панцирей, и падают обратно с шумом, похожим на дождь. Эти рачки плавают удивительно проворно. Острые жвалы с легкостью рвут броню местных рыб, не то что человеческую одежду…
Пятно беснующегося криля всплыло позади – но уже вытягивалось, преследуя добычу. Менигон терял силы. Мешала тяжесть одежды, мешал воздушный пузырь под курткой, и щелканье приближалось очень быстро. Он поднял голову. Багровые круги расплывались в глазах. Ну же!.. Где вы там, честные служаки, оболванцы Федерации? Я убивал таких, как вы, но я убивал не так… Неужели ни один из вас не подарит мне пулю?!
Он увидел их, все ту же парочку служак, и увидел их ухмылки. Платформа совсем не приблизилась – она медленно-медленно скользила над водой прочь. Ничуть не быстрее, чем плывет коченеющий пловец в пропитанной водой одежде. Но и не медленнее.
Оглушительно щелкнуло прямо под ухом.
– Застрелите же! – крикнул, задыхаясь, Менигон. – Скорее, сволочи! Я прошу милости! Вы мусор, но вы же люди…
Первый рачок вцепился в лицо.
* * *Медленно, словно большие рыбы, плывут над Каплей корабли эскадры ближнего прикрытия. На высоте в три десятка километров над океаном они уже прекрасно видны на фоне звездной черноты. Стоит приблизить такой корабль оптикой – и он, словно муха под микроскопом, виден во всех подробностях, вплоть до сварных швов обшивки, избитой ударами микрометеоритов, до сизой окалины на дюзах…
Незачем рассматривать, лучше обдумать, как проскочить между ними. Правда, придумать тут можно немногое: если на эскадре уже известно о беглецах, а скорее всего это так и есть, то обнаружение и уничтожение цели – вопрос немногих минут, и гарантия стопроцентна. Одна надежда на доброго дядю куратора…
«Тебе надо всего лишь выйти в космос, дальше не твоя забота», – говорил Менигон.
«Лучше быть мусорщиком Ореола, чем президентом Федерации», – говорил Менигон.
Посмотрим…
Кстати, где он?
Погони не видно, попыток перехвата тоже. Горизонт чист. Зенитной ракетой с Поплавка или платформы меня уже не достанут, да и энергоизлучателем, пожалуй, тоже: не позволит рассеяние в атмосфере. Но то меня, подумал Шабан, – а Винсента? Позднее стартовал, плохо летел… Удивительно, что летел вообще!
Он выкрутится. Он всегда находил выход – за себя и за других. «Обо мне не беспокойся», – сказал он, и не было в его голосе ничего, что пробудило бы сомнение.
Значит, выкрутится.
«Шершень» быстро набирал высоту и чуть медленнее – скорость. Сопротивление воздуха в стратосфере все же чувствовалось, на кожу передавалась упругая отдача и легкое, терпимое жжение. У огромной жидкой Капли невелика скорость убегания, и выход на низкую орбиту возможен уже через несколько минут…
Там все и решится, подумал Шабан.
Спокойствие… Сосредоточенность на цели… Давно пропал страх первых минут полета, вслед за ним без остатка рассосалась вспышка пронзительной радости: оказывается, он ничего не забыл! А неплохо они усовершенствовали управление за двадцать лет… И все равно нельзя управлять флайдартом, когда в голове ревет торнадо. В голове должен царить штиль.
Машина послушно отзывалась на любое желание не мозга – тела. Тело лучше знает, как лететь. Если бы сейчас навязали воздушный бой, можно было бы смело принять его, не пытаясь уклониться.
Как нечто мелкое, не заслуживающее внимания вспоминался прорыв к флайдрому через центр Поплавка. Менигон, старый опытный волк, верно рассчитал за волчонка: там не ждали прорыва, единственный заслон состоял целиком из корабельной полиции, меньше всего желавшей связываться с опасной дичью.
На свою беду они все же попытались остановить его. Они пытались его убить, по приказу или с испуга, и тогда он стал убивать их, как убивал в Порт-Бьюно почти таких же, как эти. Уже на флайдроме насели так, что пришлось пустить в ход ритуальный кортик – там он и остался в чьем-то животе… Они ожидали лишь ненависти глубинника к холуям, они не знали, что этот человек станет неожиданно для самого себя холоден и расчетлив, что он вырывается из запертой жестянки не в первый раз…
