Михаил Емцев - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 5
— Будьте любезны, Виллис, — тихо сказал Криш. — Сходите на желтую дачу, что возле Лидо. Знаете такую, с фламинго на фонтане? Там живет врач. Попросите его сюда. Скажите, что срочно нужно сделать укол. Он знает.
Я побежал за врачом.
Впервые я понял всю серьезность положения. Криш торговался со стариком из-за каждого стакана водки. Он давал ему выпить только в минуты сильной боли и перед сном. Теперь же он сразу послал меня за морфием.
Видно, дело плохо…
Мы прокрутились вокруг старика до поздней ночи. А на другой день было уже поздно эвакуироваться по железной дороге. Говорили, что немцы выбросили парашютный десант и взорвали полотно.
Криш сказал, что надо рискнуть прорваться на автомашине. Еще два дня мы потратили на поиски грузовика. Обивали пороги в военкомате, в горисполкоме…
Но было не до нас, немцы рвались вперед. Они уже взяли Минск. Все же нам удалось достать полуторку. Мы с Вортманом поехали к старику. Криш остался в городе. Его срочно вызвало какое-то высокое начальство.
Полуторка еле двигалась в потоке беженцев. Мы сидели в кузове. Над нами висело безоблачное небо.
Потом налетели «фокке-вульфы». На бреющем полете проносились они над дорогой и поливали ее свинцом. Пулеметные очереди вспыхивали фонтанчиками пыли. Люди сразу же схлынули с дороги. Минутное замешательство… Давка… Многие попрыгали в кюветы, некоторые, роняя узелки и подхватив на руки ребятишек, бросились к недалекому леску.
Мы выскочили из кузова и укрылись между штакетником, составленным шалашом. Не бог весть какое, конечно, укрытие, но с воздуха нас не было видно.
Зато нашему шоферу не повезло. Не успел он раскрыть дверцу, как ветровое стекло оказалось прошито белыми точками. Он медленно сполз на дорогу и остался на ней вместе со всеми, кого настигли пули.
Гул моторов стих, и Вортман вылез посмотреть, в чем дело. Я хотел было последовать за ним, но он сказал, чтоб я не высовывался — самолеты заходят для новой атаки.
Только я собрался спросить, почему он не возвращается в укрытие, как деревянные щиты внезапно зашатались и обрушились на меня…
Я много раз говорил с Ней о Линде, рассказывал о том, что волновало и мучило меня. Я перестал писать рассказы. Мысленно выбалтывал их и терял к ним потом всякий интерес. Нельзя возвращаться на круги своя. Нельзя дважды переживать одно и то же…
Год назад, в тот день, когда в Ригу вошли советские танки, мы все побежали к центральной тюрьме. Линда спешила встретить друга детства. Он сидел там уже три года. Криш тоже ждал, когда из ворот выйдут какие-то его друзья. У него всюду были друзья: в сейме, на ипподроме, в яхт-клубе, в полиции и среди политзаключенных тоже.
Только я никого не ждал. Просто я пошел с ними. И волновался, видя, как они волнуются.
Потом, ночью, наедине с машиной, мне стало казаться, что и я ждал кого-то среди взволнованной толпы, над которой трепетали красные лоскутки и ревели гудки заводов. Как жадно глядел я в слепую броню огромных ворот, в маленькую, одиноко черневшую сбоку калитку. Вот-вот из нее покажется кто-то дорогой и долгожданный. Я не знаю его, никогда с ним не встречался. Но стоит мне только увидеть его, и я пойму, что нет для меня на земле никого дороже. И окажется, что мы знали друг друга всегда.
Мне долго не удавалось сосредоточиться на одном. Мысль расплывалась, как масляное пятно на бумаге, блуждала в глухих переулках, перескакивала на встречные грохочущие поезда. Припомнился праздник Лиго. И Линда в белом платье…
Старик на несколько дней отлучил меня от машины. Он сказал, что я слишком перенапрягаюсь. Это вредно. Да и машина усваивает весьма односторонний комплекс эмоций.
— Я не хочу сказать, что это дурное воспитание, — проворчал профессор. — Но, говоря языком дуры-мамаши, отчитывающей сентиментальную бонну, ребенок может вырасти слишком впечатлительным. Отдохните недельку. И она пусть отдохнет от вас. С ней займется доктор Силис. Не худо бы познакомить ее и с женщиной. Универсальный мозг не должен быть однобоким. А женщинам, говорят, свойственно нечто, недоступное мужчинам. И наоборот, разумеется. Над этим стоит подумать… Ей необходимо познать и крайности. Не знаю только, кто сможет научить ее им. Как сказал Макиавелли, у людей редко достает мужества быть вполне добрыми или вполне злыми. А она должна понять, что значит это «вполне».
— А вы не боитесь этого, профессор? — спросил Криш, как всегда улыбаясь. Но я-то видел, что глаза у него были грустные и усталые. Добрые и очень мудрые у него были глаза.
— Vade refro, satanas![10] — профессор трижды сплюнул и подержался за дерево. Потом улыбнулся хитро-хитро, как старый довольный кот. — Сглазишь еще! Природе не свойственны пороки интеллекта. Какие тут могут быть опасения? А насчет женщины подумайте, Силис. Неужели у вас нет ни одной знакомой особы с достаточно развитым воображением? Об остальных качествах я не забочусь. Полагаюсь на ваш изощренный вкус. Я не буду возражать, если эта юная особа окажется столь же чувствительной, как и наш Петер Шлемиль. Зачем мы будем нарушать уже установившиеся эмоциональные связи? В общем, подумайте, Силис, подумайте…
…Из-под груды щитов меня вытащил Вортман. Я попытался подняться, но тотчас же сел на траву. Сильно болела ушибленная рука, со лба был содран кусок кожи.
— Придется вернуться в город, — сказал он, пытаясь перевязать мне голову носовым платком. — Вы в таком состоянии…
Я опять попытался встать, но, опершись на руку, вскрикнул.
— Нет… Возвращаться нельзя! Вы уж поезжайте, пожалуйста. А я здесь немного отдохну. Захватите меня на обратном пути.
Он согласился и, устроив меня поудобнее, пошел к грузовичку. Но скоро вернулся. Оказалось, что пробит радиатор и бензобак.
— И как только она не загорелась, — покрутил головой Вортман. — Дело дрянь. Надо пробиваться назад. По дороге это будет трудновато… Сплошной поток беженцев, отходящие части, толчея, неразбериха. Разве что попробовать лесом?
— В лесу орудуют банды. И времени много потеряем. Нужно спасать лабораторию. До виллы отсюда не так далеко.
— А как оповестить доктора Силиса? Он же ничего не знает о нашем несчастье. Где вы с ним условились встретиться? Да лежите, лежите! — он подложил мне под голову свой пиджак.
— На шоссе Свободы, у развилки. Может, дать телеграмму?
— Телеграмму? — он усмехнулся и махнул рукой. — Какие теперь могут быть телеграммы… Попробую достать мотоцикл, Он опять ушел, а я остался лежать у дороги в поле клевера, над которым гудели шмели и тяжело провисали тучные, точно переполненные молоком облака.
