Пол Андерсон - За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести
Ивон уютно пристроилась у него под рукой.
— Я не знаю, радоваться этому, или печалиться, — говорила она ему. — Полагаю, и то, и другое. — Ее пальцы у начала его позвоночника говорили: — Я рада, пока мы вместе.
Вань игнорировал ее. Он никак не прокомментировал того, что явно происходило между ними. Средний житель Запада выразил бы свои поздравления. Я полагаю, бедняга чопорный сухарь думает, что мы поступаем ужасно, размышляла Ивон и еще ближе прижималась к Скипу.
— Нам позволят воспользоваться тендером? — спросил Вань.
Они сидели на временно полученных из пола кушетках там, где изначально было помещение для приема земных гостей. Научные приборы оставались там, что естественно предполагало встречи около них. (И мы действительно стали регулярно тут обедать. Скип и я обедали вместе, начиная с закуски и заканчивая поцелуем на десерт. Вань питался совершенно один.) Агасейрус не присутствовал при этом. Открытый купол, шелестящий нежный сад кругом, напоминали о существе, которое, как узнал Скип, пролетело восемнадцать световых лет, чтобы возобновить от имени своего народа чувство изумления, которое его далекие предшественники привезли назад из солнечной системы.
Вань подал реплику:
— Не думаете ли вы, что настало время поделиться с нами — со мной — знаниями, которые вы получили в своих специальных переговорах? Предполагалось, что этот проект — совершенно идеальный для международного сотрудничества. И поэтому была устроена пресс-конференция.
Скип нахмурил брови.
— Ну? — настаивал Вань.
— О’кей. Я буду говорить прямо, — сказал Скип. — Я не уверен. У меня и Агасейруса нет секретного кода, которым мы обмениваемся и посылаем своим начальникам секретной службы, как вы воображаете себе.
Вань еще больше напрягся, и Ивон подумала:
— Я должна убедить своего любимого поступать уважительно. Он не хотел причинить вреда — как обычно — но Вань не понимает добродушного подшучивания — он принимает все за обиду и отвечает той же монетой, и тогда Скип злится и в свою очередь платит ему тем же, и так до тех пор, пока при виде друг друга они будут готовы броситься с кулаками.
Возможно, бродяга заметил это, потому что он продолжал невыразительным тоном:
— Не зная как пользоваться звуковым синтезатором, я не могу воспроизводить имитацию звуков Сигманианца. Мы перебрасываемся несколькими словами, но в основном мы делаем рисунки. Мы уже выработали множество элементарных знаков, да, и я сделаю из них словарь, если вы пожелаете. Уж в своем официальном отчете, я это сделаю непременно. Однако, в целом, мы понимаем друг друга преимущественно интуитивно. Это что-то вроде того, когда читаешь головоломку, в которой большинство слов пропущено.
— Вы нам это уже объясняли раньше, — сказал Вань, не так уж недоверчиво. — Я спросил, что вы думаете, насчет того, чтобы… каковы ваши впечатления насчет того, дадут ли нам тендер, чтобы мы могли спуститься на Землю.
— Мои впечатления таковы: мы можем получить один, если попросим. Или точнее — я попрошу. Давайте говорить прямо: Ивон первой догадалась, как можно договориться с Агасейрусом, но я его собрат по профессии. — Скип приласкал ее, — То, что он предпочитает мою компанию — ее, доказывает, насколько мы оба инопланетяне, — Он снова стал серьезным, — Я не думаю, что нам стоит об этом просить. Я не стану этого делать. Наши астронавты могут снять нас, как они делали это раньше.
Вань сидел неподвижно. Ивон заглянула Скипу в лицо, которое больше не было мальчишеским, и спросила с беспокойством:
— Почему?.
— Ты знаешь, почему, — ответил он. — Слишком большой соблазн для правительств. Я полагаю, что это называется «дестабилизацией».
— Возможно, вы правы, мистер Вейберн, — медленно сказал Вань.
Скип приподнялся на локте. Его рука была под ее шеей, ладонь — на противоположной стороне головы. Его свободная рука и нога двигались вдоль нее, медленно лаская. Свет в его каюте был неяркий и розовый.
— Ты — ангел, — прошептал он.
Она протянула руку, чтобы погладить его в ответ.
— Я счастлива, насколько это возможно, — сказала она не громче, чем он. — Падший ангел, однако.
Его губы скривились.
— Падший или все еще падающий? — скаламбурил он.
— И то и другое. Черт возьми, скорее, падающий в пропасть.
— Души, опускающиеся в пропасть вместе. Свободное падение… эй, а как насчет этого когда-нибудь?… в свободном падении навсегда…
Он наклонился, чтобы коснуться губами впадинки, где ее горло переходило в плечо. И от нее повеяло сладкой истомой, возникшей из ее дремы, резко, как удар ножа. Она обняла его и сказала в страхе:
— Ты действительно хочешь этого? Правда?
— Да, — сказал он в ее волосы. — Здесь, рядом с тобой, я наконец хочу сказать, что это навсегда.
— Ты то же самое чувствовал и к другим?
Он уловил намек, выпустил ее и сел. Его глаза строго смотрели на нее.
— Я понимаю. Да, когда-то раньше я точно так же честно думал, что это было навсегда. Только, ты — особенная, Вонни. И нет такой другой.
Ивон присоединилась к нему, она оперлась спиной о спинку кровати, в которую они превратили помост, когда удваивали его ширину. Она вцепилась в его руку со всей силы, но смотрела прямо перед собой. Ее речь была быстрой и не совсем четкой:
— О да, у меня есть образование, положение… Нет, пожалуйста, пойми меня правильно, я понимаю, что тебе абсолютно ничего от меня не нужно, за исключением меня самой. Мы хорошо работаем и общаемся вместе. Вероятно, я — самая умная из женщина с которыми тебе доводилось встречаться. Ты тоже умен, ты любишь узнавать новое, размышлять. Я тебя учила и давала пищу твоему уму. — Она уронила голову. — Что же дальше? Я не красавица. Не льсти мне. Я привлекательна. Возможно, это я первая начала влюбляться в тебя, когда ты показал мне, как я привлекательна, тысячу лет назад, на том океанском корабле. Но я не королева красоты. Я просто очень худенькая. Я стараюсь научиться, как ублажить тебя, но скорее всего у тебя были более способные ученицы. И… когда мне будет сорок лет, тебе будет тридцать два. Когда же тебе будет сорок два, мне будет пятьдесят.
— Не важно, — сказал он.
— Потому, что тебя уже не будет со мной? Эта мысль часто лишает меня сна, после того как заснешь ты. Я лежу тут, прислушиваясь к тебе, к твоему дыханию и думаю: «При лучшем стечении обстоятельств, это было бы не так уж и просто. Но он — орел, а я — просто курица».
— Теперь ты просто сентиментальничаешь, — протянул он. — Почему бы не назвать меня гусем, а себя цыпленком?
