Пол Андерсон - Ветер
Табита догадалась:
- Он тебя избегает?
- Да! Он пытается быть добрым. Это самое худшее, то, что он должен пытаться.
- После того, что случилось.
- Кр-а-ах! Для него я уже не та. - Айат собрала все свои силы. И для себя. Но я надеюсь, что Аринниан понимает это лучше, чем я.
- Неужели он единственный, кто может помочь? А как твои родители, сиблинги, товарищи по чосу?
- Они ко мне не изменились. Почему им было меняться? Во Вратах Бури такая, как я, рассматривается именно как неудача, а не позор или ущербность. Они не могут понять моих переживаний.
- А ты чувствуешь себя так из-за Аринниана, понимаю. - Табита посмотрела вдаль. В этот прекрасный день особенно ощущалась жажда жизни. - Что я могу сделать?
- Не знаю. Может быть, ничего. И все же, если бы ты могла с ним поговорить. Объяснить. Попросить у него за меня прощения.
В груди Табиты всколыхнулась волна гнева.
- Попросить? У него? Где он?
- На работе, наверное. Его дом.
- Я знаю адрес. - Табита выпустила ее из объятий и выпрямилась. Пойдем, девочка, хватит разговоров. Сегодня прекрасный день для полета, и у меня с собой все, что нужно, а когда день кончится, я останусь с тобой там, где ты скажешь. Я посмотрю, как ты засыпаешь.
.Опустился сумрак, мазнул шафраном по серебристой глади воды, зажег ранние звезды. Табита приземлилась возле двери дома Аринниана. Окна были освещены. Она не стала звонить, просто постучала.
Он открыл. Табита увидела, что он тоже похудел. Волосы цвета черного дерева казались особенно темными в сочетании с изможденным лицом. Одет он был небрежно.
- Хилл! - Воскликнул он. - Я никак. Я не мог. Проходи же, проходи!
Она прошла мимо него. В комнате царил беспорядок. По-видимому, ее использовали только для того, чтобы спать и иногда торопливо есть.
- 113
Он неуверенно подошел к ней. Их разговоры были короткими, чисто деловыми, и общались они только по фону, пока не началась новая битва. После этого они знали только о том, что оба живы.
- Я. Я рад тебя видеть, Хилл, - выдохнул он.
- Не знаю, чувствую ли я то же самое, - сухо отозвалась она. Сядь. Я хочу хорошенько щелкнуть тебя по носу. Дурная твоя голова!
Некоторое время он продолжал стоять, потом повиновался. Она увидела, как он напряжен, и внезапно растеряла все слова. Текли минуты, а они продолжали молча смотреть друг на друга.
Дэннель Холм сидел перед экранами, на которых виднелись изображения Льзу из Тарнов, Мэттью Викери из Парламента и Хуана Кайала из Империи. Четвертый только что потемнел. Он передал записанное на пленку сообщение Траувея, высшего Вивана Итри. Он умолял Авалон сдаться, прежде чем случится самое худшее и всему Доминиону будут продиктованы самые жесткие условия Империи.
- Вы слышали, господа? - Спросил Кайал.
- Мы слышали, - ответил Льзу.
Холм ощущал биение пульса в груди и висках. Не то чтобы он ускорился, но превратился в громкое и твердое тиканье.
Ему страшно хотелось сигару - недоступно, или выпить нежелательно, или проспать год, чтобы никто не тревожил! "Во всяком случае, - пронеслось у него в голове, - мы в лучшей форме, чем адмирал. Если мне когда-то и приходилось видеть голову мертвеца, то именно на этих плечах".
- Что вы говорите? - Кайала говорил голосом старика.
- Мы не испытываем желания драться, - объявил Льзу, - или усиливать страдания наших братьев. И все же мы не можем предать свой народ, проявивший к нам такое доверие.
- Марчварден Холм?
- Вы не посмеете возобновить нападение, пока здесь находятся ваши люди, - жестко сказал человек. - Я не хочу сказать, что мы станем их держать вечно. Я говорил вам раньше, мы не делаем заложников из мыслящих существ. И все же время и обстоятельства их освобождения должны быть хорошо продуманы.
Кайал перенес взгляд на следующий экран:
- Президент Викери?
Политик сопровождал свой ответ улыбкой.
- События вынудили меня изменить свое мнение в отношении стратегической картины, адмирал! Я остаюсь в оппозиции к абсолютистским интересам. Мой уважаемый коллега, губернатор Саракоглу, всегда производил на меня большое впечатление своей благоразумностью. Вы недавно вернулись после продолжительных переговоров с ним. Несомненно, в них принимало участие много умных, хорошо информированных особ. Неужели нет возможности достичь компромисса?
Кайал вздохнул.
- Я могу каждый день вести споры дюжинами, - сказал он. - Что в этом толку? Я использую данные мне полномочия и сразу выложу перед вами тот максимум, который мне предложено вам сообщить.
Холм крепко вцепился в ручки кресла.
- Губернатор указал, что можно рассматривать Авалон как уже побежденный, - продолжал адмирал. - Его орбитальные укрепления больше не существуют. Его флот, как и было предложено, являет собой ряд отдельных звеньев, не имеющих для вас особого значения. Но что самое важное, имперские соединения находятся сейчас на вашей планете!
- 114
Не остается ничего, кроме нескольких формальностей технического характера. Наши раненые и медики могут получить название оккупационных сил. За вашими военными приспособлениями может быть установлен надзор: один-два человека на каждой стадии могут провести соответствующие переделки и взять их под контроль. И так далее. Вам должна быть понятна основная мысль.
- Спасение собственной карьеры, - буркнул Холм. - Ладно. Почему бы нет? А что потом?
- Необходимость сформулировать условия мира остается в силе, произнес измученный голос. - Могу сказать вам под строгим секретом, что губернатор Саракоглу послал в Империю самые настоятельные рекомендации относительно неаннексирования Авалона.
Викери начал было что-то бормотать.
Льзу сидел как каменный.
Холм перевел дыхание и откинулся на спинку кресла.
Они это сделали. Им удалось.
Болтовня, конечно, будет продолжаться и дальше, с бесконечными кивками. Неважно! Авалон останется итрианским - останется свободным!
"Я мог бы зарыдать, - подумал он. - Может быть, потом, сейчас я слишком устал".
Огромным счастьем, спокойным и глубоким, было сознание того, что сегодня он сможет отправиться домой, к Ровене!
ГЛАВА 19
Не было никаких откровений, драматических признаний и примирений, но этот час врезался в память Аринниана.
Работа для отца перестала быть всепоглощающей. Он обнаружил, что и сам может использовать свободное время, которое заработал, и вернуться к своим занятиям. Потом он решил, что нет ничего более непрактичного, чем практичность, неверно понятая.
Табита согласилась с ним. Она тоже перестала быть чрезмерно занятой. Однако она вынуждена была вернуться на свой остров и заняться приведением в порядок дел, и не столько своих, сколько дел семьи своего компаньона.
