Дж. Т. Макинтош - Переселение
Посреди лекции она потеряла сознание. Когда ее осматривал вызванный другими студентами врач, он сразу поставил диагноз: недоедание. Ее отвезли в больницу, но не в ту, в которой лежал Росс, там, если в этом возникнет необходимость, врачи станут кормить ее внутривенно.
Но этого не потребовалось, потому что Флетчер уже исчез из ее разума.
ГЛАВА 8
ФЛЕТЧЕР
Флетчер сразу почувствовал, что снова стал самим собой. Вместе с ним не было чужого разума. Наконец-то он остался один: Джон Флетчер и никто другой. Потом его охватил ужас – он представил себе, что находится в мертвом разлагающемся теле Джона Флетчера.
Он должен был умереть, но ему опять не удалось это сделать.
С некоторым усилием он заставил себя успокоиться. Флетчер ни видел, ни слышал. Однако, он ощущал удивительную ясность и ему было очень удобно. Если таковой была смерть, то он сможет к ней быстро привыкнуть.
Впрочем, постепенно, физические ощущения начали к нему возвращаться.
Флетчер беззвучно закричал.
Значит его мучениям не пришел конец. Они никогда не закончатся. Он не может умереть. Всякий раз все будет начинаться снова и снова.
И все же, он был самим собой. На этот раз никто не посылал ему вызов, никто не собирался сражаться с ним за обладание тела, каким бы оно не было.
Очевидно, он не был в мертвом мозге Джона Флетчера. Он явно находился в живом теле – ведь к нему возвращались все физические ощущения… может быть, он попал в тело кошки, или собаки? Сам факт его существования доказывал возможность переселения душ. Существовала возможность, что единственная необычность его опыта заключалась в том, что он осознавал, в отличие от всех остальных, что с ним происходит.
Он по-прежнему ничего не слышал и не видел. Проходило время, но он все еще не мог пошевелиться. Он был полностью парализован.
Поскольку он был не в состоянии сделать что-нибудь другое, он заснул.
Проснувшись, Флетчер сел. Оглядевшись по сторонам, он понял, что вряд ли сможет найти здесь что-нибудь интересное. Четыре серых стены, с зарешеченным окном на одной стороне и дверью на другой. Кроме кровати, на которой он лежал, в помещении больше ничего не было.
Он находился в камере.
Джону Флетчеру никто и никогда не прищемил бы нос в корзинке, когда он гулял по рынку, поскольку судьба всем известного любопытного зеваки ему не грозила. Сначала он сгорал от нетерпения, желая узнать, где же он оказался, но теперь ему было совершенно все равно. Пройдет время, и он все узнает. Для него, очевидно, время не остановится никогда.
Он бросил взгляд на себя. Он был одет в голубые джинсы и голубую же клетчатую рубашку. Он был удивительно худым… вспомнив, что Анита голодала, он на какое-то мгновение решил, что, возможно, перебрался в тело другого голодающего. Но тут он понял, что вовсе не хочет есть.
Вероятно, странный вкус во рту мог объяснить то, что он совсем не был голоден: он подозревал, что его накачали наркотиками, и поэтому он не мог пошевелиться сначала и ему пришлось так долго спать. Внимательно изучив свое тело, он сообразил, что поразившая его худоба, является принадлежностью очень молодого человека.
Ему было не больше двенадцати или тринадцати лет.
Вскочив с кровати, Флетчер подошел к двери и подергал ее.
Оказалось, что она заперта. Он постучал, но ничего не произошло. Тогда он стал колотить изо всех сил, но по-прежнему безрезультатно. Тогда он прекратил стучать, выглянул в окно и не увидел ничего, кроме глухой стены, расположенной на расстоянии нескольких футов. Становилось темно, это помогло ему определить время. Анита упала в обморок днем. (Он не слишком о ней беспокоился – освободившись от него, она мигом закончит свою голодовку и уже через пару дней будет, как новенькая.)
Предполагалось, что переход происходил мгновенно, хотя он никогда не пытался проверить это. Если все обстоит именно так, то он находится в камере вот уже несколько часов, видимо, ему дали какое-то сильное успокоительное средство. Это заставило Флетчера задуматься о том, в какое заведение он попал. Очевидно, это не была обычная тюрьма: для этого он был слишком молод. У него даже промелькнула фантастическая мысль, что он был отброшен назад во времени, в свое собственное детство. И хотя все Приюты, в которых ему довелось побывать, не были особенно приятными местами, ни один из них не был таким мрачным и безрадостным, как этот.
Наконец женщина с удивительно пустым и равнодушным лицом заглянула в камеру. Флетчеру с некоторым трудом удалось поймать ее взгляд и он ей улыбнулся. Лицо женщины осталось совершенно равнодушным.
– Привет, – сказал Флетчер.
Если бы он прямо у нее на глазах превратился в дракона и начал изрыгать пламя, она не была бы столь напугана. Не сказав ни слова, женщина бросилась бежать.
Когда Флетчер произнес эти два слога, он обнаружил, что ему трудно говорить. Казалось, его челюсти и рот сделаны из очень жесткой резины – не то чтобы он не мог ими двигать, но гибкости и подвижности им явно не хватало.
Он попробовал произнести цитату из Мильтона.
Это было равносильно двенадцати подвигам Геракла. Ему удавалось выговорить слова, но они получались отрывистыми и промежутки между ними были очень большими.
Он попробовал говорить по-немецки.
Noch ist die bluhende, goldene Zeit
O du schone Welt, wie bist du so weit!
Und so weit ist mein Herz…
Как и ожидалось, это получилось еще хуже.
Флетчер уже успел обнаружить, что хотя он и не терял полностью владение иностранными языками при переселении, но свободно говорить на них он мог только в том случае, если его хозяин обладает аналогичными знаниями, как это было с Яном Россом.
Однако, он уже лучше владел своим новым ртом и губами.
Оказалось, что у него довольно приятный глубокий, молодой голос. Когда он полностью овладеет им, у него будет прекрасный инструмент для выражения своих мыслей.
Флетчер пожалел, что в камере нет зеркала, чтобы он мог посмотреть на себя. Не вызывало сомнений, что он был высоким, сильным и молодым; период полового созревания, должно быть, закончился совсем недавно, вероятно, он все еще продолжал расти.
Теперь ему было ясно: он находился в исправительной школе для несовершеннолетних преступников, или в сумасшедшем доме. Возможно, хотя он и был совсем молодым, он умудрился совершить такое ужасное преступление, что ему никогда не разрешат выйти на свободу. Флетчер обнаружил, что боится этого гораздо больше, чем раньше боялся смерти. Мысль была такой ужасной, что он постарался поскорее выбросить ее из головы.
Однако, сам его выбор веселой немецкой лирики говорил о многом. Это выражало его внутренне состояние: может быть, впервые в жизни он был готов принять внешний мир таким, какой он есть. Кроме того, Флетчер испытывал чудесное чувство освобождения – наконец-то он оказался один, а не разделял одно тело с кем-нибудь еще.
