Роберт Хайнлайн - Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 25
Что касается другой концепции, она с первого взгляда более рациональна, хотя бы потому, что отрицает ярко выраженную глупость позиции здравого смысла. Но эта концепция тоже нерациональна. Это простой уход от действительности, потому что отрицается сама возможность прямого контакта между человеком и потусторонним миром. Конечно, «пять чувств» не столь совершенны, чтобы осуществлять этот контакт, но, в конце концов, это единственное, что дано человеку».
Он смял бумагу и резко встал со стула. Упорядоченность и логика не помогают. Но он прав, потому что он это чувствует. Он, конечно, не знает еще всего. Да кому нужны этот огромный обман, бессчетное количество существ, целые континенты, чудовищная матрица безумной истории, безумных традиций, безумной культуры? Что нужно человеку, кроме его собственной скорлупы и хорошо сидящего пиджака?
Но должно же что-то быть, должно было быть, потому что им было чрезвычайно важно кардинально обмануть его, ведь обман меньшего масштаба не сработал бы.
Он должен был предвидеть все это. А теперь ему нужно идти вслед за этим обманом, наступая ему на пятки. Сейчас он должен увидеть их работу, застать кукловодов врасплох за их манипуляциями.
Первое, что ему нужно сделать, — это бежать из этого сумасшедшего дома, но так искусно, чтобы они не увидели, не поймали его, не имели возможности помешать ему. Это будет нелегко. Но он должен превзойти их в проницательности и прозорливости.
Решив раз и навсегда бежать, он целый вечер обдумывал, как ему осуществить свой замысел. Тот казался почти невыполнимым: убежать, не будучи замеченным,
У скрыться в надежном месте. Они должны потерять его след, чтобы никогда уже не знать, куда направить против него свой удар. У него несколько дней не будет еды. Ничего, без этого он проживет. Но он ни в коем случае не должен дать им шанс разгадать его планы.
Дважды промигал свет. Он послушно встал и начал готовиться ко сну. Когда Джо заглянул в глазок, он уже был в постели лицом к стене.
Блаженство! Какое блаженство вокруг! Он наедине с самим собой, слышит музыку, исходящую из каждой клеточки его существа, как это всегда было и будет. Ему приятно осознавать себя частью живого, всего того, что участвует в нем самом и в чем непременно участвует он. И только одна неприятная мысль — он не помнит подробностей — но вот и она ушла, вернее, ее никогда и не было, для нее просто не было места.
Ранним утром из соседней палаты в его скованное сном тело проникли звуки, которые стали ему уже знакомыми и обычно напоминали о том, где он находится. Но в этот раз пробуждение было столь безмятежным, что он не сразу вспомнил все то, что ему пришлось пережить. Он тихо лежал улыбаясь, ощущая приятную неуклюжесть своего еще сонного тела. Он уже давно забыл это ощущение из-за вечной борьбы с ними. Что ж, теперь он знает тональность, в которой нужно играть, и быстро расставит все по своим местам. Он немедленно вызовет их и объявит свою новую позицию. Каким забавным будет выражение лица у старика Гларуна, когда он поймет, что текущий цикл их борьбы завершен.
Щелчок смотрового глазка и скрежет открывающейся двери раздробили цепь его мыслей. Вошел Джо, внес поднос с завтраком и поставил его на стол:
— Доброе утро, сэр. Сегодня чудесный день. Будете завтракать в постели или встанете?
Не отвечать! Не слушать! Не обращать внимания! Это часть их плана. Но поздно, слишком поздно. Он почувствовал, как скользит, падает, низвергнутый из мира своей реальности в мир их обмана. Забыл, все забыл, и не за что зацепиться его памяти. Осталось только ощущение какой-то большой, разбивающей сердце потери и боль неосуществленного очищения.
— Оставь, я сам решу.
— Отлично. — Джо поспешил выйти, громко захлопнул дверь и шумно запер замок.
Он долго лежал, не двигаясь, чувствуя, как каждый нерв в его теле натянут до предела. Наконец, он встал с кровати, все еще чувствуя себя глубоко несчастным, и начал концентрироваться на мысли о побеге. Но из-за того, что его так грубо вернули из мира его реальности в их мир, он не мог прийти в себя. В мыслях поселились сомнения — может, доктор был прав, когда говорил, что он не одинок в своей несчастной необходимости выбора? Может, он просто страдает паранойей и почему-то считает себя не таким, как все?
Неужели здесь, вокруг него, роятся в своем улье другие люди — беспомощные, слепые, безропотные, осужденные на вечное несчастное одиночество? Неужели сострадание, которое он вызывал у Элис, не что иное, как отражение ее внутренних мук, а не комедия, разыгранная в соответствии с их планами?
В дверь постучали:
— Войдите, — сказал он, не глядя. Их приходы и уходы уже безразличны ему.
— Дорогой, — медленно и неуверенно произнес такой знакомый голос.
— Элис! — он немедленно встал и уставился на нее. — Кто разрешил тебе войти?
— Пожалуйста, милый, пожалуйста, я должна была увидеть тебя.
— Это несправедливо. Это несправедливо. — Он больше обращался к себе, чем к ней. И потом. — Зачем ты пришла?
Она встала перед ним, полная достоинства, чего он никак не ожидал. Красоту ее детского личика испортили морщины и тени под глазами, но оно горело какой-то удивительной отвагой:
— Я люблю тебя, — тихо сказала она. — Ты можешь выгнать меня, но ты не заставишь меня разлюбить тебя и бросить в беде.
Он отвернулся от нее, не зная на что решиться. Неужели он действительно неправильно понимал ее? Неужели за этим барьером плоти и звуковых сигналов тот дух, который всегда стремился к нему? И то, что возлюбленные шепчут друг другу в темноте: «Ведь ты понимаешь меня, правда?».
— Да, любимая, я понимаю.
— Тогда все, что происходит с нами, не имеет значения, пока мы вместе и понимаем друг друга. — Слова, слова, глухо отскакивающие рикошетом от стен…
Нет, он не мог ошибаться! Проверить ее снова!
— Почему ты удерживала меня на этой работе в Омахе?
— Я не удерживала тебя. Я просто говорила, что нужно хорошо подумать, прежде чем…
— Не важно, не важно. — Нежные руки и дорогое лицо, всегда с удивительным упорством направляющие его на путь, которому он не хотел следовать. Всегда с наилучшими намерениями, но так, чтобы он никогда не совершал неразумных поступков, которые он сам никогда не считал неразумными. Быстрее, быстрее, торопись и с ангельским лицом делай все так, чтобы ни на минуту не остановиться и не подумать самому.
— Почему ты не хотела, чтобы я поднялся наверх? Она попыталась улыбнуться, хотя глаза ее уже наполнились слезами.
— Я не думала, что это имеет для тебя такое значение. Я не хотела, чтобы ушел наш поезд.
