Альфред Бестер - Одинокий Адам
Я прекрасно знал, что у письменного стола на крышке не трава, а стекло; что ноги мои упираются в пластиплатовый пол, а не в подернутую рябью воду; что на столе у меня не розовая ваза с торчащей из нее сатурнианской ящерицей, а античная (двадцатого века) чернильница с ручкой; наконец, что лоскуток с надписью «Боже, храни нашу родину»,— радиограмма на стандартном бланке. Все это я мог проверить на ощупь: осязания поле Блексли не нарушает.
Можно, конечно, закрыть глаза, но этого никто не делает, потому что даже в кульминационный период зрение позволяет судить о сравнительной величине предметов и их дальности, а если человек находится на знакомой территории, то память и логика подскажут ему, какие это предметы.
Поэтому, когда дверь отворилась и вошло двуглавое чудовище, я сразу понял, что это Риген. Риген вовсе не двуглавое чудовище, но я узнал его по походке.
— Что, Риген? — сказал я.
Двуглавое чудовище ответило:
— Шеф, механическая мастерская шатается. Придется нарушить правило и работать во время среднестояния.
— Птицы? — спросил я.
Обе головы кивнули.
— Подземную часть стен птицы уже изрешетили, надо поскорее залить бетоном. Как вы думаете, остановят их те арматурные стержни из нового сплава, что привезет «Ковчег»?
— Наверняка, — солгал я. Забыв о поле, я обернулся, чтобы взглянуть на стенные часы, но вместо них на стене висел похоронный венок из белых лилий. По венку время не определишь.
— Я-то надеялся, мы не будем чинить стены, пока не получим арматурных стержней под бетон. «Ковчег» вот-вот должен прибыть; возможно, он сейчас порхает вокруг планеты — ждет, когда же мы выйдем из поля. Как по-твоему, можно потерпеть до…
Раздался грохот.
— Отчего не потерпеть, — ответил Риген. — Механическая мастерская рухнула, спешить некуда.
— Там никого не было?
— Вроде нет, но я проверю.
Он убежал.
Вот так и живется на Планетате. С меня было довольно, более чем довольно. Пока Риген отсутствовал, я принял решение.
Вернулся он в облике ярко-голубого скелета на шарнирах.
— Порядок, шеф, — сказал он. — В мастерской никого не было.
— Станки сильно пострадали?
Он рассмеялся.
— А вы можете при виде детской резиновой лошадки в фиолетовую крапинку угадать, целый это токарный станок или сломанный? Послушайте, шеф, а вы знаете, на кого сейчас сами-то похожи?
— Посмей только намекнуть, тут же выгоню со службы, — пригрозил я.
Не знаю, шутил я или нет; нервы у меня были на взводе. Я выдвинул ящик письменного стола, положил туда лоскуток с вышивкой «Боже, храни нашу родину» и шумно задвинул обратно. Я был сыт по горло. Планетат — безумная планета: тот, кто долго живет на ней, тоже сходит с ума. Каждый десятый служащий Земли — Центра возвращается на Землю для лечения у психиатра, проведя на Планетате год-два. А я здесь уже почти три года. Мой договорной срок истекал. Терпение тоже.
— Риген, — окликнул я.
Он обернулся почти у порога.
— Да, шеф?
Я сказал:
— Отправь радиограмму Земле — Центру. Записывать не стоит, и так запомнишь, тут всего три слога: «Увольте».
Он сказал: «Ладно, шеф», вышел и прикрыл за собой дверь.
Я остался сидеть, только закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Наконец-то свершилось. Если я не догоню Ригена и не отменю своего распоряжения, все, можно считать, решено и подписано, бесповоротно. У Земли — Центра есть одна причуда: во многих отношениях дирекция делает подчиненным всяческие поблажки, но, если вы подали заявление об уходе, вам никогда в жизни не разрешат передумать. Это железное правило, и в девяноста девяти случаях из ста на межпланетных работах оно себя оправдывает. Человек должен быть стопроцентным энтузиастом, иначе у него ни черта не будет ладиться, и стоит ему только чуть-чуть разлюбить свое дело, как он становится пустым местом.
Я знал, что среднестояние приходит к концу, но все равно сидел с закрытыми глазами. Не хотелось открывать их и смотреть на часы: ведь я увидел бы не часы, а еще какую-нибудь чертовщину. Сидел я и раздумывал.
Было чуть-чуть обидно, что Риген так хладнокровно отнесся к радиограмме. Мы с ним близкие друзья вот уже лет десять; мог бы по крайней мере сказать, что его огорчит мой отъезд. Разумеется, у него теперь немалый шанс на повышение, но, даже если ему это пришло в голову, он мог бы вести себя дипломатичнее. Во всяком случае, мог бы хоть…
«Да кончай ты себя жалеть, — опомнился я — Ты расплевался с Планетатом, расплевался с Землей — Центром и очень скоро вернешься на Землю — как только тебя сменят; а там найдешь другую работу, может быть опять преподавательскую».
Но все равно, черт бы побрал Ригена. В Политехническом институте Земля-Сити Риген был моим студентом, я помог ему получить должность на Планетате, и должность-то неплохая для такого юнца: заместитель коменданта планеты с почти тысячным населением. Если на то пошло, у меня тоже неплохая должность для моего возраста: мне самому всего тридцать один год. Отличная должность, вот только ни одного здания нельзя построить без того, чтобы оно не развалилось, да еще… «Хватит слюни распускать, — одернул я себя. — Теперь с этим покончено. Назад на Землю, к преподавательской работе. Плюнь ты на все».
Я устал. Руки положил на стол, голову на руки — и задремал.
Разбудили меня чьи-то шаги под дверью; но это был не Риген. Я увидел, что иллюзии совершенствуются. Передо мной предстала — или так мне показалось — ослепительная рыжеволосая красавица. На самом деле этого, конечно, быть не могло. На Планетате есть женщины (в основном жены специалистов), но…
— Разве вы меня не узнаете, мистер Рэнд? — спросила красавица. Голос был женский и к тому же приятный. — Впридачу мне показалось, что я его когда-то слышал.
— Не говорите глупостей, — ответил я — Как я могу узнать вас в среднесто…
Вдруг мой взгляд упал на часы за ее спиной, и я увидел часы, а не погребальный венок и не кукушкино гнездо и сразу понял, что все остальные предметы тоже приняли нормальный облик. А это означало, что среднестояние кончилось и мне ничего не мерещится.
Я снова посмотрел на рыжеволосую красавицу. Понял, что она всамделишная. И тут я ее узнал, хотя она изменилась, и здорово изменилась. Впрочем, все перемены пошли ей на пользу. В Политехническом институте Земля-Сити, в астроботанической группе, которую я вел, Нувелина Олльте была очень хорошенькой девушкой четыре… нет, пять лет назад.
Тогда она была хорошенькой. Теперь она стала прекрасной. Сногсшибательной. Как это ее упустили режиссеры телефильмов? А может, не упустили? Что она делает здесь? Наверно, только-только с «Ковчега», но… я понял, что все еще глазею на нее разинув рот, и встал так стремительно, что чуть не перелетел через стол.
