Юрий Греков - На кругах времен (Сборник)
Хлопнула дверь, воздух сотрясся, и в противоположном конце зала открылись два сдвинутых стола. За ними, откинувшись на спинки стульев, сидели в расшнурованных синих куртках молодые усатые парни. Один вдруг поднялся и, высоко вздев кружку, завел:
— Нам каждый г-о-о-ость дарован богом… Собутыльники замолчали, подняв свои кружки.
— Какой бы ни-и-и был о-о-он земли… — тянул стоявший.
На лицах сидевших было написано ожидание и, когда их товарищ пропел:
— В парче иль ру-у-убище убогом… Bce гаркнули в один голос:
— Аллаверды!
Воздух заколебался снова, и клубы пара и дыма затянули пирующих в дальнем углу. И тут Иван услышал прямо у себя над ухом:
— Ярыжка, а ярыжка!
Нисколько не относя это обращение к себе, Иван оглянулся, привлеченный непонятным словом. К нему близко наклонился хитроглазый мужичонка с кривой, влево, бороденкой. Зашептал:
— Пиши. Быстро надо. Две денги дам.
— Что писать? — удивился Иван.
Мужичонка сдвинул кружки в сторону, присел на невесть откуда взявшийся стул и вполголоса спросил:
— Бланок-то есть?
— Какой «бланок»?
— Эх ты, ярыга-ярыга, голь кабацкая,-буркнул мужичонка недовольно, полез за пазуху, достал смятую бумажку и, расправив на столе, пододвинул Ивану:
— Пиши давай.
Иван мутно уставился на бланк с грифом «Срочная телеграмма».
— Пиши давай, пиши, — недовольно заторопил его кривобородый.
Иван достал авторучку. Чего, спрашивается, не написать, если просит человек, может, неграмотный,-подумалось равнодушно.
Мужичонка, поминутно сторожко оглядываясь, наклонился близко-близко и чесночно зашептал Ивану в самое ухо:
— Так, значит. Пиши: царю-государю бьет челом и извещает сирота твой государев Мишка Иванов, сын Чулков, на Александра Федорова, сына Нащокина, а прозвище на Собаку, что хочет тот Александр крестное целование порушить… мужичонка задохнулся, перевел дыхание, оглянулся и снова зашептал:-а тебе, праведному государю, изменить, хочет отъехать со всем своим родом в иную землю, а называет себя царским родом, и хочет быть тебе, государю-царю супротивен… Написал?
— Написал, — кивнул Иван.
— Ты пояснее, пояснее-то пиши. Ну, значит, дале так: Как Федор Иванов, сын Нащокин, у царя Василья Ивановича Шуйского царский посох взял из рук, так теперь Александр Нащокин хвалится тем же своим воровским умышлением на тебя, праведного царя, и Московским государством, твоею царскою державою смутить. Точка. Давай сюда.
Мужичонка схватил бланк, бросил на стол две кривые монетки и растворился в клубах дыма. — Вы позволите? — у столика стоял опрятно одетый полупожилой человек с французским выражением лица. Иван вспомнил-видел его мельком в первый день, когда, идя к себе на квартиру, наткнулся на участкового.
— Пожалуйста, — кивнул он на свободный стул.
— Да, сегодня прорыв большой, — непонятно сказал тот, садясь и медленно оглядывая зал. — Нy, что ж, не скрою, ожидал вас здесь увидеть. С тем и пришел. Позвольте представиться — Гай Петрович Сверливый, преподаватель халдейской истории в местном гимнасиуме.
— Иван Петрович Жуков, электромонтер,- казал Иван, пожимая протянутую через стол руку.
— Так-так, Иван Петрович, — проговорил Сверливый, пододвигая к себе принесенную долгополым официантом кружку. — Как вам наша брага нравится?-он сделал ударение на слове «наша». И — не ожидая ответа:
— Всю жизнь прожил в городе. Всех наших горожан знаю, если не поименно, то в лицо. Вас не знаю. Хотя вы и очень похожи на одного молодого человека. Но-только похожи. Значит, вы из этих, — он легким кивком показал на сидевших вокруг. — Не ошибаюсь?
Издалека донеслось:
— Аллаверды!
Иван вздрогнул и, почувствовав на себе внимательно-доброжелательный взгляд своего неожиданного собеседника, вдруг решился… Когда он закончил, его поразило то, что учитель нисколько не удивился его рассказу. Еще недавно внимательный, взгляд Гая Петровича стал каким-то рассеянным, блуждающим бесцельно. Но Жуков едва успел пожалеть о собственной откровенности, как учитель совсем другим, робким и одновременно полным скрытой надежды голосом спросил:
— Скажите, не осталось у вас случайно каких-нибудь монет из того, из вашего времени?
Иван полез в часовой карманчик, где обычно держал трехкопеечные монеты для автомата газ-воды, нащупал — есть, и положил на столешницу четыре монетки. Сверливый вспотел, голос его прерывался:
— Боже мой, боже мой…
Взяв себя в руки, что стоило ему явных усилий, он оказал:
— Видите ли, я коллекционирую трехкопеечные монеты…
— Да возьмите, о чем речь, — предложил
Иван, не подозревая, какой музыкой прозвучали его слова для Сверливого.
— Боже мой, боже мой, — опять зашептал учитель. — Это же невероятно, такое может только присниться…
— Рад бы я был, если бы все это только приснилось, — горько проговорил Иван.
Осторожными движениями поглаживая монеты, учитель хялдейской истории поднял на Ивана благодарный взгляд.
Глава шестая
Тот, кто случайно оказался бы в этот морозный февральский вечер на задворках городской маслобойки, мог бы стать свидетелем некоторых событий, не вполне понятных на первый взгляд… Впрочем надо признать, что если предыдущая фраза вполне уместна в первой главе, то сейчас она весьма сомнительна по существу. Потому что никто не мог бы случайно оказаться свидетелем происходящего в сарае маслобойки, поскольку Иван Жуков извлек нужный урок из случившегося с ним из-за собственной непредусмотрительности. Ведь кто знает-не пустись он сквозь время сломя голову, вспугнутый приходом участкового, может, и не случилось бы с ним беды.
На сей раз, хотя сооружение, над которым корпел Иван, вовсе не было машиной времени в общепринятом смысле, он предусмотрительно завесил окошко специально купленным одеялом. Случайный прохожий не только не увидел бы света в заброшенном сарае — его внимание не привлек бы ни малейший звук. Иван, помня горький урок, работал молча и даже молотком постукивал через аккуратно подложенную тряпочку.
И все же загляни кто-нибудь в случайно незаткнутую Иваном щелку, картина открылась бы ему странная. Непонятная машина, напоминающая трехколесный велосипед, была задвинута в самый угол, .а на свободном месте среди обрезков алюминиевых трубок возвышалось легкое ажурное сооружение, в котором без всякого труда можно было узнать самую обыкновенную лестницу стремянку, вроде тех, которыми пользуются в книгохранилищах, чтобы достать книгу с верхней полки.
