Максим Курочкин - Аниськин и сельские гангстеры
Глава 14
Степная кобылица & восточная женщина
Возле дома Белокуровых было шумно. Многочисленная белокуровская ребятня резво гонялась кругами по двору, под широкой развесистой елью клубился комок из неопределенного количества детских тел. Прямая, тощая, гренадерского роста бабка стояла возле клубка и монотонно, назидательно бубнила:
– Орест, Леонардо, Созонт, драться нехорошо, маменька заругает, встаньте немедленно, отряхнитесь и идите стоять в угол носом.
Орест, Леонардо и Созонт не обращали никакого внимания на бабушку и продолжали со смаком мутузить друг друга кулаками. Бабушка тоже не особо заботилась о том, чтобы уберечь внучат от синяков и шишек. Она скорее по привычке, чем по душевному порыву выполняла свои обязанности здравомыслящего взрослого и при этом успевала внимательно обозревать уличные просторы и подмечать даже самые мелкие и незначительные события, происходившие на этих самых просторах. Явление Кости представляло собой достаточно крупное событие, поэтому бабушка почтила его своим особо пристальным взглядом.
Костя подобрался. Он уже понял, что такие незначительные и безвредные в городе бабульки в Но-Пасаране составляют могучую и авторитетную силу. Чего только стоила Крестная Бабка и даже Божий одуванчик – Анна Васильевна! Значит, войну или перемирие – как получится – с кланом Белокуровых придется начинать с нее. А там уже как Бог на душу положит.
– Какие милые у вас внучата, – начал безотказный, по словам Смирнова, стратегический ход Комаров.
Бабулька никак не отреагировала на похвалу. Она продолжала пристально смотреть на Костю застывшим, прозрачным взглядом и молчала. Нижняя челюсть ее немного отвисла, обнажив редкие желтые зубы и неестественно-розовые десны, из уголка рта стекала пузырчатая тягучая слюнька.
– Говорю, внучатки у вас миленькие, – крикнул почти в самое ухо бабки Костя, решив, что старая туговата на ухо.
– Не ори, не глухая, – слизнув слюньку, недовольно сказала бабка. – Просто задумалась. А гаденыши эти вовсе не миленькие. Моя бы воля – всех передушила бы, – и бабушка Белокуровых плотоядно облизнулась.
– А много-то как, – решил подойти с другого конца Костик, – сколько их всего? Семь? Девять?
– Кто ж их, гаденышей, считал, – после двухминутной паузы ответила бабка, – знаю, что столько же, как и курей. А сколько курей – тоже не знаю.
– Анфиса Афанасьевна дома? – устал дипломатически общаться Костя.
Он уже по дороге начал сомневаться в том, что последует совету Ивана Васильевича и будет заискивать перед семейством Белокуровых. В конце концов, это они неправы, а не Костя. И по сути дела они должны перед ним извиняться и заискивать, а не Комаров, у которого и так дел по горло. И вообще, давно пора поставить все точки над "и" и объяснить Анфисе Афанасьевне, что никакие родственные и прочие связи между ним и их семейством невозможны и абсурдны. Только как объяснишь это Белокуровой? Визгливой, невоздержанной, уверенной в том, что на свете существуют только два мнения: ее и неправильное? Да еще Калерия. Сейчас увидит Костю и опять начнет рдеть и вздыхать, как кузнечные меха.
– Фиска-то? – пока Комаров думал, бабка успела понять его вопрос и найти на него ответ. – Дома, куда она денется, гадюка.
«Любит бабушка дочь и внуков», – применив дедуктивный метод, понял Костя.
– Дядя, – отвлек его высокий детский голосок.
Костя опустил глаза. Около него стояла остроносенькая девочка с тоненькими лохматыми косичками. С детьми найти общий язык было легче, поэтому Комаров решил абстрагироваться от бабки и начать общение с потомством Анфисы Афанасьевны.
– Какие у тебя косички забавные, – решив, что для установления контакта этого достаточно, похвалил Костя, – а чем мамка занимается?
– Мамка-то? – мило улыбнулась девочка, – да ерундой всякой. Сначала Жозефине пуговицу пришивала, потом Вильгельмине за двойку подзатыльники давала, потом Калерию дурой набитой обзывала, а теперь папку порет.
– Как порет? – не поверил страшной догадке Костя.
– Розгой, – без интереса ответила девочка. – Она всегда его по средам порет, если за неделю не сворует чего. А где ему воровать-то? – повысила голос девочка, сердито глядя на Костю, – ну что, кроме бензина может поиметь шофер? Замордовала, гадюка, папку совсем. А тебе чего, Калерии записку снести? Так давай снесу, пока тебя мамка в окошко не разглядела. А то и тебе достанется. Десять баксов.
– Сколько? – не понял не столько размер суммы Костя, сколько саму причину оглашения этой суммы.
– А ты думал, бесплатно, что ли? – в глазах девочки заплясали злые огоньки. – Если так, то катись отсюда, пока мамке не крикнула. И если что – запомни. Я всегда помогу. И недорого. Митропия меня зовут. В третьем классе учусь. В четвертый перешла.
Не попрощавшись, Митропия резко развернулась на грязных босых пятках и с жутким воплем вплелась в клубок из дерущихся Ореста, Леонарда и Созонта.
– Орест, Леонардо, Созонт, Митропия, – монотонно запела бабушка, – драться нехорошо, маменька заругает, встаньте немедленно, отряхнитесь и идите стоять в угол носом.
Костя, поймав момент временного охлаждения к своей персоне, набрался смелости и подошел к входной двери. Митропия не обманула, за дверью явно шла разборка. Анфиса Афанасьевна кричала. Кричала беззлобно, но громко и четко, беспощадно чеканя слова обвинения, которые перемежались свистом розги и сдавленными стонами.
– Коммунист он, видите ли! Честный он! Не может государство обкрадывать! А голодные глаза и иссохшие тела наших малюток он видеть может? Калерия отощала, насквозь светится! Вот и получай, морда твоя бесстыжая! За Сильфиду, за Ореста, за Леонардо, за Созонта, за Жозефину, за Вильгельмину, за Митропию, за Калерию, за…
Душа Кости рвалась в дом, на защиту честного водителя грузовика Ивана Федоровича Белокурова, а долг пригвоздил его ноги к некрашенному деревянному крыльцу. Хищение государственной собственности! На его глазах, вернее, ушах, практически созревал заговор и подстрекательство! Он обязан был выслушать до конца, и только потом ворваться в дом с «Макаровым» наперевес и взять с поличным Анфису Афанасьевну.
– Дочь с голоду воет целыми сутками, боится на глаза порядочным людям показаться, – сдабривала удары правдой-маткой меж тем госпожа Белокурова, – все женихи от мощей ее поразбежались! А ему стыдно! Стыдно должно быть за Калерию, за Сильфиду, за Ореста, за Леонардо, за Созонта, за Жозефину, за Вильгельмину, за Митропию, за…
Град ударов снова посыпался на честную голову или еще там что Ивана Федоровича.
– Думал, что принесешь в кармане цементу или овса горсть, и я отстану? Брал бы пример с порядочных людей! Вон, Смирнов грузовиками горох ворует, а ведь бездетный! И то, видимо, не хватает! Еще и из гречневого цеха потаскивает. И из перлового. И из овсяного…
