Станислав Михайлов - Эра воды
Катя промолчала. В ее взгляде мелькнула растерянность. Она смотрела на меня с расстояния вытянутой руки и, одновременно, с такой далекой Земли…
— Пол, я на Марсе. — Бросила она устало, и мои стены немедленно рухнули. — Прилетела специально, чтобы встретиться с тобой. Нам действительно нужно обсудить ситуацию с проектом преобразования. Лично. Или твоя точка зрения изменилась?
Я опустил глаза. Это было ошибкой. Под форменными брюками воображение очень четко нарисовало ноги, так хорошо знакомые мне.
Как ошпаренный я отбросил взгляд в сторону, на спасительные образцы песчаника Аркадийской свиты, с которыми возился последние несколько часов. Лишь через три десятка ударов сердца осмелился поднять глаза и оторопел. С лица Кати на меня снова смотрела Лиен.
С яростным криком, ударом кулака, я выключил коммуникатор.
Сел на пол.
Обхватил голову руками.
«Все-таки я схожу с ума» — билась в ней мысль.
«Я не могу жить без тебя, Катя» — Билась там же другая.
«Откуда опять эта марсианка, какого черта?!» — Истерила третья.
«Все-таки я схожу с ума…» — успокаивала первая.
«Я поеду к тебе» — соглашалась вторая.
«Да и черт с ней, с Лиен, и похуже мерещилось» — поставила точку третья.
Коммуникатор запищал снова, но я не дал разрешения на включение.
Однако он включился. Черт знает, что творится с этой техникой.
— Пол, успокойся, пожалуйста. — Голос Кати звучал почти нежно. — Мы же не дети.
Я не отрывал взгляда от носов своих ботинок.
— Как ты это сделала? Включила коммуникатор как?
— Пол, ну я же из Комитета… — мне показалось, она готова погладить меня по голове, как делала раньше. Наверное, только показалось. Тем не менее, я встал, вернее, присел на край стола с образцами. Проекция Кати Старофф опять стояла передо мной во весь рост. Как настоящая.
— Послушай, Пол, вопрос вправду очень важный и срочный. И конфиденциальный. Я прилетела бы к тебе сама, но есть еще дела. Пожалуйста, соберись, я пришлю ракету.
Она сказала «пожалуйста». Я ничего не понимал. Сердце билось в грудной клетке как ненормальное. Перед глазами плыли круги. Так не годится, и я взял себя в руки. Распрямился.
— Хорошо, присылай.
— До встречи, Пол.
— До встречи, Катя.
Единственное средство от плохих мыслей — перестать их думать. Все техники психоконтроля в лечении расстройств с той или другой стороны приходят к одному: как вытеснить ненужные мысли, убрать их вообще или заменить другими. Странно, но мне это удалось без труда. Совершенно спокойно я собрал вещи и прилег в своей комнате ждать вызова. Чтобы убить время, смотрел передачи с Земли.
Коммуникатор зазвонил уже через три часа. Крайне удивленный диспетчер просил доктора Пола Джефферсона проследовать к ракетному катеру.
Судя по всему, нам предстояли долгие и сложные разговоры. Разговоры, о которых остальному миру знать не следовало. Потому что мы не просто бывшие любовники, но и единомышленники, и мы хотим запустить величайший проект Солнечной в обход натуралистов.
«Бывшие любовники», — я специально использовал это словосочетание, чтобы сделать себе больнее. То ли подчеркивал «бывшие», то ли несуразность слова «любовники» в применении к нашим чувствам. «Бывшим чувствам», — тут же поправился я, пытаясь убедить себя в отсутствии надежды.
Ракетная тряска с короткой невесомостью и перегрузками закончилась быстро. Знакомая база Контроля гостеприимно распахнула бронированные двери для бывшего узника, пардон, любовника, пардон, коллеги Ее Превеликой Светлости, лидер-инспектора Старофф.
Стыдно, но я совсем забыл о друге. Пожалуй, о единственном друге, оставшемся у меня. Войдя в Катин кабинет, я ужасно обрадовался, встретив его — универсального экспериментального робота по имени Роб.
Он висел у стены в режиме ожидания. Огромный, угловатый и белый, как снег. Механики поработали на славу, он выглядел совершенно новым. На самом деле, наверное, даже лучше, чем новый, Юн Хо ведь собирался поменять какую-то начинку и что-то добавить.
Я прикоснулся к гладкому боку Роба. Прохладный и твердый, чуть-чуть вибрирует. Нет, не буду включать, не сейчас.
Катя кивнула мне и встала из-за стола, подошла ближе. Я инстинктивно сделал пару шагов в сторону, мысленно проклиная собственную глупость. Вел себя как мальчишка.
— Здравствуй, Пол. — Улыбнулась она почти как прежде.
— Привет.
— Давай чуть подождем с нашими делами, один твой знакомый просит срочного соединения.
— Кто это?
— Увидишь. — Катя снова улыбнулась.
Может быть, все не так уж безнадежно? Может, разбитая жизнь еще как-то наладится?
Надежда робко кольнула меня под ребро.
И в эту секунду в кабинете, спиной ко мне, появился тот, кого ждали. Но кого совсем не ждал я. Голограмма в полный рост и почти спиной ко мне. Почти спиной, но я узнал его сразу.
Они потрясающе смотрелись вместе: чернокожий инспектор Бобсон в любимом белоснежном костюме и неизменно белый робот, словно бы задумчиво левитировавший над гравидорожкой.
Роб-инспектор кивнул Робу-роботу:
— Привет, дружище, у тебя хороший стиль.
— Как зовут славного парня? — это уже к Кате, с трудом удерживающей смех под скорлупой непроницаемости.
— Как и тебя, Роб, вы тезки. Кстати, назван в твою честь.
— Да ну?! — Искренне восхитился инспектор. — Чем я заслужил? И кто, так сказать, крестный отец моего близнеца?
Я скромно стоял в сторонке, незаметно краснея. Надеюсь, действительно незаметно.
Катя молча ткнула в меня пальцем. Инспектор развернулся.
— Пол? — Глаза Бобсона, и без того сверкавшие белками, стали заметно шире.
— Доктор Джефферсон… — быстро поправился он. — В прошлый раз обстоятельства нашей встречи были несколько иными, я бы сказал, непростыми…
Забавно видеть, как функционер переключается из режима в режим. Секунду назад здесь был «свой мужик», простой и непосредственный, и вдруг словно подменили: фразы стали длинными и обтекаемыми, за внешней вежливостью и, кажется, неподдельной доброжелательностью скрываются настороженность и недоверие. Их можно не замечать, если не иметь привычки наблюдать за людьми. Если не провести, как я, почти все детство в интернате.
Наверно, это у него профессиональное. И подчеркивает дистанцию, мол, Катя, ты из своих, а вы, уважаемый, пока что объект неопределенный, и таковым извольте себя ощущать, но не подумайте чего нехорошего, мы ко всем исключительно расположены, всегда готовы помочь, оградить и все такое, ведь мы же из КК.
— …совсем непростыми. — Продолжил инспектор, сделав едва заметную паузу, чтобы дать мне время включиться в разговор, но я промолчал. — Но мне с самого начала казалось, что вы там ни при чем, с теми заводами…
Конечно-конечно, Робби, ты мне верил с самого начала. И только поэтому запер под домашним арестом в индивидуальном блоке на Ганимеде, исключительно ради защиты свидетеля. Только когда оказалось, что Жак подделал видеозапись, и что я действительно чуть не взлетел на воздух вместе с накопителями, меня выпустили и оставили в покое. Почти выпустили. Попросили посидеть под замком еще чуть-чуть, чтобы ввести в заблуждение злоумышленников.
Не думаю, что подмененная программа управления, которая взрывала заводы, интересовалась степенью свободы стажера Пола Джефферсона. И думаю, кому-то из инспекторов досталось на орехи после того, как вскрылась настоящая причина произошедшего. И этот кто-то, возможно, не прочь мне отомстить…
— Прекрасно, что все так хорошо объяснилось. — Роб добродушно осклабился. Его зубы идеально соответствовали белизне костюма. — Я слышал, вы добились больших успехов, доктор, у вас прекрасное будущее, и есть все шансы, что на научной стезе вам удастся превзойти даже успехи ваших знаменитых родителей.
— Спасибо, инспектор, очень польщен. — Вежливо ответил я.
Слава родителей, как и предполагалось, неотступно следовала за мной, стоило только сунуть нос в ученую среду. Изначально я не хотел даже слышать о науке, но выход в космос для простых смертных закрыт, если, конечно, не пробиться через труднейший конкурс и не стать пилотом челнока, лайнера или грузовой ракеты. Собственно, это я и собирался сделать, отправившись в летную школу в Портленде, но что-то вечно мешало, сбивало с выбранного пути. Так вместо значка планетолетчика я получил права на вождение амфибии, вездехода, аэрокара, турболета и прочих транспортных средств, не предназначенных для межпланетных путешествий. А поскольку простому водителю в космосе не место, в придачу к правам обзавелся квалификацией спасателя начальной категории «Д» и званием стажера-исследователя. Именно это звание послужило мне пропуском на Ганимед, и за него пришлось просиживать штаны в университете. Именно оно, как я ни старался упираться, все-таки втянуло меня в науку, сделав «сыном тех самых Джефферсонов», которых я почти не видел и которые давно мертвы.
