Роберт Хейсти - «Если», 2002 № 10
— Действием или бездействием, — мазнув взглядом потолок, чуть слышно произнес писатель. — Как это свежо!
— Это я к тому, что сами заповеди за две тысячи лет не то чтобы устарели, но в легком пересмотре нуждаются. Вот, скажите мне, чревоугодие — грех? Или наследие голодного прошлого? Оттуда же и посты. Нечем было мужику кормиться весной, вот и выдумали пост богоугодный. Очищение организма голоданием. В то время как настоящее очищение — запомните это! — достигается только покаянием. Искренним покаянием и прощением. Судите сами! Тот, кто ест без меры, делает этим плохо только себе. Так что ж, каждый, кто поесть любит, уже и грешник? Или как? Значит, убийство записываем, а чревоугодие долой, — подвел промежуточный итог самаритянин и возложил руки на свое неслабое, в сущности, чрево. — Кто согласен, прошу проголосовать.
Руки некоторых зрителей послушно потянулись к потолку. Я лично воздержался. Маришка опять вытянула ноги к самой сцене и закрыла глаза. Но, кажется, слушала внимательно.
— Принято! — возвестил самаритянин и утвердил решение символическим ударом в большой барабан. — Пойдем дальше. Кто-нибудь знает, как соединить воедино грех лености и заповедь «почитай отца твоего и мать твою»?
— Ревизионист бородатый! — выругался вполголоса писатель. Хотя сам в последний раз брился, наверное, с неделю назад. Во взгляде, направленном на выступающего, читалось недвусмысленное «За педанта ответишь!»
Я переключил внимание на соседа.
— Вы заметили, как от фразы к фразе упрощается его речь? — спросил он. — Специалист! Увидел, что не много в зале интеллектуалов и мягко подстроился под средний уровень. А как он отождествляет себя с аудиторией? Все эти «мы», «наш»… Мы новый… Завет составим хором… А жестикуляция, язык тела и тембр голоса — это же НЛП в чистом виде!
— Э-э… Нелинейное программирование? — предположил я.
— Нейролингвистическое, — поправил писатель без улыбки.
— Вот на чем я еще не программировал…
— Вы программист? — Он наморщил лоб.
— Программисты — в Майкрософте. Я — веб-дизайнер.
— Тогда обратите внимание на его костюм. Думаете, эти кроссовки — спроста?
Вопрос поверг меня в легкий шок. На мой взгляд, современный писатель должен быть в курсе, что веб-дизайнеры не занимаются моделированием одежды.
— И глаза… — продолжил он. — Если вы легко внушаемы, лучше не смотреть в глаза. Даже не слушать. И вообще, лучше бы вам не появляться на подобных сборищах. Но раз уж пришли… Рекомендую соблюдать некоторые правила. Если попросят в конце заполнить анкету — откажитесь. Ни в коем случае не оставляйте своих координат — ни телефона, ни тем более адреса. Не называйте имен, иначе вас вычислят мгновенно. И… О! Вот еще! Обратите внимание…
Я обратил. По боковым проходам, улыбаясь, как проводницы вагона-люкс, двигались две женщины с большими пластиковыми подносами. На подносах в крошечных граненых стаканчиках плескалось что-то красное и, судя по мелким капелькам на стекле, охлажденное.
Немедленно захотелось пить. Но санитар человеческих душ не преминул все испортить.
— Самое главное, чем бы вас ни пытались угостить, ничего не пейте и не ешьте! Едва ли вам, как в начале девяностых, напрямую предложат проглотить пару таблеток во славу нового бога. Но капнуть в сок пару капель психотропного могут запросто. Или даже не психотропного, а просто… Те же муниты добавляют в свои конфеты не скажу, что — только потом каждый причастившийся считается кровным родственником преподобного Муна.
«У каждого свои семь заповедей», — с иронией подумал я о писателе. Но от предложенного стаканчика все-таки отказался. Зато Маришка перестала изображать спящую красавицу и обеими руками потянулась за напитком. Из чувства противоречия.
— Ты не будешь? — обернулась ко мне. — Тогда можно я за него возьму?
Разносчица кивнула. Наверное, опасалась проронить словечко в то время, как ее духовный наставник произносит со сцены:
— …ни вола его, ни осла, ни прочего транспортного средства, включая полноприводные иномарки…
Мило улыбаясь женщине с подносом, Маришка один за другим осушила оба стаканчика.
— Нормальный чай, — беззаботно заметила она, когда женщина удалилась опаивать верхние ряды. — Только холодный и красный. Каркадэ, гибискус или суданская роза. И ничего психотропного. Даже сахара не положили!
Писатель посмотрел на нее с немым укором.
Слушать, как адаптируют «Ветхий Завет» для новых русских, мне порядком наскучило. Хотелось встать, громко хлопнув сиденьем, и демонстративно покинуть помещение. Но я остался — из-за Маришки. Правда, снова ушел в себя и только вздрагивал иногда, когда проповедник барабанным боем увековечивал на невидимых скрижалях очередную заповедь.
Чтобы доказать самому себе, что еще не окончательно опустился до уровня веб-дизайнера, вспомнить славное сертифицированное прошлое, стал в уме составлять программку, которая распечатывала бы собственный текст. Минут за двадцать составил четыре варианта, самый лаконичный — на Бейсике, всего 7 символов, включая перевод строки, самый изящный — на Лиспе. Начал сочинять то же самое на Паскале, но быстро впал в рекурсию, затем в меланхолию — и вывалился в окружающую реальность как раз к окончанию проповеди.
— Кто же будет судить нас за грехи наши тяжкие? — риторически вопрошал самаритянин. — Прокуроры с адвокатами? Товарищеский суд? Общественность? — И, изобразив мгновенную задумчивость, покачал головой, дескать, нет, не они. — Вернемся к тому, с чего начали. К убийству. Вот когда сосед соседа по пьяному делу отверткой пырнет за то, что тот последней рюмкой не поделился — это плохо? Да. А когда солдатик на поле боя из АКМа врага срежет на секунду раньше, чем тот гранату метнет? Тоже плохо? Да. Очень плохо. Однако куда от этого денешься? Накажешь солдата — через неделю сам на его месте окажешься. Только без автомата. Что ж, стало быть, простим солдатика?
На сей раз слушатели в зале прореагировали заметно активней, чем в начале выступления.
— Простим, — удовлетворенно констатировал ведущий. — Потому как грех на душу он принял за родную землю, а не за недопитую пол-литру. А кто осудит медсестричку, которая аппарат жизнеобеспечения смертельно больному отключит, не в силах больше смотреть, как он, бедный, мучается? Мы осудим? Опыта у нас не хватит их осудить! Мудрости! Предоставим это дело Господу. Он всеведущ, он разберется. И покарает виновных, но… потом, на страшном суде. А ведь нам хочется поскорее. Ну не можется нам ходить по одной улице с душегубами, ворами и прелюбодеями! Вот если б как-то отделить их от остальных — от нас, таких добрых и порядочных. Только как отделишь — на лбу-то у них не написано.
