Мариэтта Шагинян - Месс-Менд, или Янки в Петрограде
- Скоро, скоро конец этой эпохе затмения! Конец варварству! Вернется возлюбленный монарх!
- И наш патриотизм, княгиня, забыт не будет! - ответил ей в тон старик с бельмами.
39. КОШКА МИССИС ДРУК
Что-нибудь одно: или горюй, или исполняй свои обязанности. Но когда ты горюешь, исполняя свои обязанности, или исполняешь свои обязанности горюя, ты уподобляешься в лучшем случае соляному промыслу, потребляющему собственную продукцию без всякой экономии.
Этот вывод сделала кошка миссис Друк в ту минуту, когда шерстка ее стала походить на кристаллы квасцов, а молоко, которое она лакала, - на огуречный рассол.
Миссис Друк днем и ночью орошала слезами предметы своего обихода.
- Молли, - твердила она, прижимая к себе кошку, - право же, это был замечательный мальчик, мой Боб, когда он еще не родился! Бывало сижу себе у окна, а он стучит кулачком, как дятел. "Септимий, - говорю я, - наш мальчик опять зашевелился". - "Почем ты знаешь, что это мальчик?" отвечает он. А я... ох, ох, Молли, ох, не-несчастная моя жизнь!.. Я отвечаю: "Вот увидишь, - говорю, - Септимий, что это будет самый что ни на есть мааль... ма-аль-чик!.."
На этом месте волнение миссис Друк достигало такой точки, что слезы ее величиной с горошину начинали прямо-таки барабанить по спине Молли, причиняя ей мучительное хвостокружение.
- Молли, поди сюда! - звала кошку миссис Друк через несколько минут, наливая ей молоко. - Кушай, кушай, и за себя и за нашего голубчика... Как он бывало любил молочко! "Выпей", - говорю я ему, а он... ох, мочи моей нет, ох, уж хоть бы померла я!.. он отвеча-ает бывало: "Нне... нне... приставайте, мамаша!"
Рыдания миссис Друк длились до тех пор, покуда блюдце в дрожащих ее руках не переполнялось свыше всякой меры. Молли тряслась всем телом, опуская в него язык, свернутый трубочкой. Но после двух-трех глотков она неистово фыркала, ощетинивалась и стрелой летела на кухню, прямо к лоханке, в надежде освежиться пресной водой. Увы! В мире, окружавшем миссис Друк, пресной воды не было. Влага, подвластная ее наблюдениям, оседала в желудке сталагмитами и сталактитами. Если б Молли знала библию, она могла бы сравнить свою хозяйку с женой Лота, превратившейся в соляной столб, заглядевшись на свое прошлое.
Но Молли не знала библии и в одно прекрасное утро прыгнула в окно, оттуда на водосточную трубу, с трубы - в чей-то цветочный горшок, с цветочного горшка - кубарем по каменным выступам вниз, вниз, еще вниз, пока не вцепилась со всего размаху в пышную дамскую прическу из белокурых локонов, утыканных гребешками, шпильками и незабудками.
- Ай! - крикнула обладательница прически. - Погибаю! Спасите! Летучая мышь!
- Совсем наоборот: летучая кошка, - флегматично ответил ее спутник, заложив руки в карманы.
- Натаниэль, спаси, умираю! - вопила урожденная мисс Смоулль, ибо это была она. - Мышь ли, кошка ли, она вгрызлась в мои внутренности! Она меня высосет!
По-видимому, между супругами Эпидерм уже не существовало гармонии душ. Во всяком случае, угроза высосать внутренности миссис Эпидерм была встречена ее мужем с полной покорностью судьбе.
- Изверг! - взвизгнула урожденная мисс Смоулль, швыряя зонтиком в мужа. - Умру, не сделав нового завещания, умру, умру, умру! Все перейдет, по-старому, тетушке жены моего покойного братца!
На этот раз Натаниэль Эпидерм вздрогнул. Очам его представилась тетушка жены братца мисс Смоулль в качестве претендентки на наследство его собственной жены. Он схватил оцепенелую кошку за шиворот, рванул ее; что-то хряснуло, как автомобильная шина, и колесом полетело на дорогу.
Оглушительный хохот вырвался у прохожих, лавочника, газетчика и чистильщика сапог. Мистер Эпидерм взглянул и обмер. Перед ним стояла его жена, лысая больше, чем Бисмарк, лысая, как площадка для скетинг-ринка, как биллиардный шар.
- Вы надули меня! - заревел он. - Плешивая интриганка, вы за это поплатитесь! Адвоката! Иск!
Между тем внимание прохожих было отвлечено от них другим необычайным явлением: несчастная Молли, запутавшаяся в локонах и незабудках мисс Смоулль, обезумела окончательно и покатилась вперед колесом, нацепляя на себя по пути бумажки, тряпки, солому, лошадиный помет и папиросные окурки.
- Га-га-га! - заревели уличные мальчишки, летя вслед за ней.
- Что это такое? - спросил булочник, выглянув из окна и с ужасом уставившись на пролетающее колесо.
Но в ту же секунду оно подпрыгнуло, укусило его в нос и, перекувыркнувшись в воздухе, полетело дальше.
- Держи! Лови! Саламандра! - И булочник со скалкой в руке, выпрыгнув из окна, понесся вслед за колесом, неистово осыпая мукой мостовую и воздух.
Напрасно полисмен, воздев оба флага, останавливал безумную процессию. Она неслась и неслась из переулка в переулок, пока он не вызвал свистком целый наряд полиции и не понесся вслед за нею.
Толпы народа запрудили все тротуары. Староста церкви Сорока мучеников разрешил желающим за небольшое вспомоществование приходу усесться на балюстрадах церкви. Окна и крыши были усеяны любопытными. Учреждения принуждены были объявить перерыв.
- Я вам объясню, что это, - говорил клерк трем барышням. - Это биржевой ажиотаж, честное слово.
- Откуда вы взяли? - возмутился сосед. - Ничего подобного! Спросите булочника. Он говорит, что это реклама страхового общества "Саламандра".
- Неправда! Неправда! - кричали мальчишки. - Это игрушечный дирижабль!
А колесо катилось и катилось. С морды Молли капала пена, желтые глаза сверкали в полном безумии, спина стояла хребтом. Метнувшись туда и сюда и всюду натыкаясь на заставы из улюлюкающих мальчишек, Молли понеслась в единственный свободный переулок, ведущий к скверу, и волчком взлетела на дерево - как раз туда, где между ветвями чернело воронье гнездо.
Карр! - каркнула ворона, растопырившись на яйцах.
Но Молли некуда было отступать. Фыркая и дрожа, в локонах, незабудках, бумажках и навозе, она двинулась на ворону, испуская пронзительный боевой клич. Та взъерошилась в свою очередь, подняла крылья, раскрыла клюв и кинулась прямо на Молли.
Пока этот кровавый поединок происходил высоко на дереве, внизу, в сквере, разыгрались другие события.
В погоне за саламандрой наметились две партии: одна мчалась на сквер со стороны церкви, возглавляемая булочником, церковным сторожем и депутатом Пируэтом, затесавшимся сюда случайно, вместе со своим секретарем, портфелем и бульдогом. Другая, летевшая с противоположной стороны и состоявшая из газетчиков, чистильщиков сапог и мальчишек, вынесла на первое место толстого, красного человека в гимнастерке, с соломенной шляпой на голове.
Стремительные партии наскочили друг на друга, смешались в кучу, и церковный сторож вместе с депутатом Пируэтом получили от красного человека по огромной шишке на лбы.
