Алла Гореликова - Полукровка
Хочу ли я?
– Не знаю. Я сейчас как не я, голова чужая будто… и страшно, так страшно!
– Не бойся, кошка! – Алик привстал и пересел ближе ко мне, почти рядом. – Ты – не ты сейчас, да, но ты станешь собой. Настоящей. Будь ты тряпкой, они не стали бы вышибать из тебя память.
Ох и жутко мне стало! Прах под ногами, надсадно выл во мне темный ужас, сдохнешь в муках и сгниешь в отбросах, без смысла и без… ПУСТЬ! Пусть, оборвала я пакостный вой, плевать, лучше так, чем жить тем, во что я превратилась.
– Ваше право, – сказала я.
– Нет, кошка, не в праве дело. Наше право было – шлепнуть тебя или отпустить. И оно уже кончилось. Здесь – зона свободного выбора. Как говорится, колхоз дело добровольное. Может, кому-то больше нравится быть прахом в пыли, чем отвечающим за себя человеком.
– Что такое «колхоз»? – невпопад спросила я.
– А фиг его знает, – отмахнулся Алик. – Важно то, что сейчас твой выбор станет и твоим приговором. Любой выбор, понимаешь? Или – или, без отступного.
– Эта ваша защита – она навсегда, так?
– С гарантией, – Алик зло усмехнулся. – Засекут – всё. Хана. Потому что снять не смогут ни лаской, ни таской. Разве что вместе со шкурой. Вот так, кошка. Хочешь?
– Хочу! – вскинулась я. – Давай!
– Погоди, – снова вступил Степаныч. – Видишь ли, Альо, эта защита тоже… так скажем, чужеродна. Я считаю, ты должна знать это и решать, представляя себе последствия. Хотя, если честно, я и сам их толком не представляю.
– Но ведь вы с Аликом защищены?
– Мы с Аликом, Алан, Яся, Марик. Из нашего поселка больше никто. Хотя я предлагал еще кое-кому.
– Они отказались? – удивилась я. – Тогда как случилось, что вы еще живы?
– Сдается мне, нас уже записали в покойники, – спокойно сказал Алик. – Как раз этой ночью. Ты дальше слушай, кошка.
– Я постараюсь коротко и по существу, – продолжил Степаныч. – В организм вводится порция чужеродных генов от невосприимчивого к ментальному воздействию донора. Мы предполагаем, что в организме реципиента они начинают вести себя подобно вирусу, внедряясь в клетки нервной системы. Не знаю, насколько это предположение соответствует… никто из нас не специалист в таких вопросах. Но факт, что после пересадки реципиент приобретает ментальную устойчивость донора. Проверено на людях и ханнах, так что с тобой должно пройти нормально.
– Я ничего не поняла, – призналась я. – Кроме результата. Но результат меня устраивает, так что можете начинать.
– Я объясню понятнее, – вдруг подал голос дракон. – Люди почему-то любят сложные термины, тогда как жизнь по сути своей проста. Уважаемая Альо, моя раса не воспринимает телепатию. Я подарю вам свою чешуйку. Когда она рассосется в вашем теле, вы тоже перестанете воспринимать телепатию. Людям очень хочется объяснить себе, почему так происходит. Но не все ли равно, как именно действует защита, если она действует безотказно? Моя чешуйка станет неотъемлемой частью вашего тела. Вы согласны породниться с драконом, уважаемая Альо?
Я встала. Не знаю, откуда это всплыло, но я поблагодарила его по всем правилам драконьего этикета. И я видела, ему это приятно.
Алик тем временем рылся в аптечке и с каждой секундой мрачнел.
– Что ты там? – спросил Степаныч.
– Обезболивающего нет, – растерянно сообщил Алик. – Дурак, не подумал проверить аптечку! Что же делать, кошка, это ж боль адская, нельзя же так…
Я не сразу нашла ответ. Просто потому, что мне и мысли не пришло ни о каких обезболивающих. Я забыла, оказывается, о нормальной для людей щадящей медицине, забыла о корабельных медкомплексах и ваннах с биогелем, накрепко забыла, а сейчас вот – от одного слова! – вспомнила. Вспомнила, и осознала, сколь чудовищно велики провалы в моей растоптанной Повелителями памяти, и испугалась – что же еще я забыла? Что сделали со мной? А потом до меня дошло, о чем речь, я как-то сразу вернулась в настоящий момент, к себе нынешней, к себе, потерявшей право если не на жизнь, то на уважение уж точно. И возмутилась:
– Прогуляйся до вашего поселка и освежи память! Анке правильно сказала, после таких дел не лечить надо, а живьем в землю закапывать.
– Анке никогда так не сказала бы. И никогда не стала бы подстрекать людей к расправе. Очередная забава высшей расы. Такая же, как и с тобой.
– Алик, я не знаю, может, это и была их забава, но мне от этого не смешно. Честное слово. По всем известным мне законам за то, что я там у вас натворила, возмездием может признаться только смерть. А если это не моя вина, а… их забавы… это же еще хуже! Получается, что я в любой момент могу натворить таких дел, что мало не покажется! Алик, что угодно, только не это! Пожалуйста!!!
– Успокойся! – Степаныч сгреб в кулак мою шкуру и тряхнул так, что я чуть не прикусила язык. – Истерику развела. Сделаем на живую, раз уж так вышло. Потерпишь. А ты тоже… паникер, тьфу!
Степаныч достал плоскогубцы и переглянулся с драконом:
– Ну, с богом, что ли?
Тяжелые драконьи лапы опрокинули меня и прижали к земле. Не то что дернуться, пошевелиться, и то – никак.
– А тебе не будет больно? – спросила я дракона. Степаныч напрягся, выдергивая из драконьей лапы чешуйку.
– Для меня это не боль, – сообщил мне дракон. – Боль – совсем другое. Ты не смотри на них. Смотри мне в глаза.
Глаза дракона – ярко-зеленые и блестящие, как броня новехонького катера. Такие же непроницаемые. Невыразительные. Не выражающие ничего – ни интереса, ни сочувствия, ни любопытства. Орган зрения, и ничего более. Хорошо. Я чувствовала, как чьи-то руки оттягивают мне кожу па плече, надрезают… как медленно и тяжко вползает в надрез драконья чешуйка… вползает, разрывая ткани, снимая кожу с напрягшихся мышц… а зеленая пелена драконьего взгляда плывет перед глазами и колышется, как тягучие волны океана на Ссс, родной планете ящеров. Я вспомнила пиршество илла. Нет, не вспомнила – слишком резкий рывок боли словно бросил меня снова в тот ужас. Что боль, ерунда. Дело привычки. Но вынести еще раз их наслаждение моей болью… нет! Я закричала. Прошлое возвращалось ожившим кошмаром. Что боль… дракон прав, боль – не это. Не то, что чувствую я сейчас. А то, что вспоминается, то, что оживает во мне через вой и слезы, прорастает сквозь тихую ругань Алика и зеленые колодцы драконьих глаз. Отец. Чак. Блонди. Телла. Pax. Пещерники и ханны, падающий охладитель, след камнегрыза в чистом пространстве. Мама. «Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки, соблаговолите сделать хотя бы формальный выбор». Изумрудные сумерки ящерьего мегаполиса, полосатый серп Коктейля в загроможденном небе Нейтрала, слепящая белизна одиночки на ханнском курьере.
Сэйко. Мягкий кожаный сапожок над моими глазами. «Ты ведь знаешь, как казнят ящеры? Я попрошу для себя твою шкурку».
