Юрий Иванович - Сумрачное дно
– А нельзя выкупить каторжника на свободу? – спросил Леонид.
– Нет.
– А сократить ему срок каторги?
– Нет.
– А можно его там посетить? Или хотя бы отправить туда передачу?
Массажистки уже молча мотали отрицательно головами, присматриваясь к милому другу как к душевнобольному. И до него наконец дошло, что он спрашивает о том, что известно всем с самого детства. Поэтому благоразумно, хоть и запоздало примолк, тяжко повздыхал и выдавил из себя с сожалением:
– Эх! А у меня уже такие планы имелись по поводу новых картин!.. Вот незадача-то…
Несмотря на препаршивое настроение, землянин вдруг ощутил зверский голод. И вспомнил, что завтракал еще в поезде. А потому покинул управу и вместе с подружками отправился в ближайший ресторан.
Из окна ресторана была видна гостиница, в которой и советовали остановиться девушки как в одной из самых пристойных. По их мнению. Да и адрес он владельцам арляпаса именно этот дал. Пока сидели в ожидании заказанных блюд, Звездный Чарли подрастерял аппетит. Поэтому обжорством не занимался, хотя и съел гораздо больше, чем привык в последние годы. Но это поддавалось объяснению.
Отобедали, вышли на площадь и направились в гостиницу. Там сопровождаемый массажистками Найдёнов устроился в номере, и тут в дверь постучали.
Глава двадцать вторая
Синие поля
Догнал я наш караван, когда пыхтящие от усердия мужчины уже приближались к сужению каверны, к тому месту, которое мы с Ксаной назвали Лазейкой. Пристроился к «упряжке» ветеранов – Ольшину и Ратибору, и показал медальон, переворачивая то одной стороной, то другой.
– Нашел, что ли? – поинтересовался Ольшин.
– Нет. Десятника грохнул и обыскал как следует. Вот такой мешочек у него нашел с вот таким добром, – и на второй ладони показал мелочовку.
– Все-таки полезли в пещерку? – сказал Ратибор. – И теперь знают, куда мы направляемся?
– Ну, знают. Зато их стало еще двумя меньше. И дымком мухоморного дерева мы их здорово прокоптили.
Я опять встряхнул медальном, а прочие безделушки спрятал в карман.
– Встречается тут такого добра предостаточно в тех самых сокровищницах, с золотыми побрякушками, – сказал Мастер. – Поговаривают, что им многие тысячи лет, и они здесь появились задолго до того, как гаузы стали сбрасывать на Дно первых преступников. И никто об этих полостях в недрах Набатной Любви не знал. Нам тот умник, который водил экспедицию к Иярте, лекцию читал на эту тему. Доказывал, что тут какое-то «смещение пространства» присутствует. Только вот я так толком и не понял, чего это и куда смещается. Уж слишком витиевато баял… Вот, кстати, и у него подобный медальон имелся…
– Подобный? Но с иными рисунками?
– Вот именно, что с иными. Три щита мне бы навечно в память врезались.
– И что именно на его медальоне было?
Завхоз нашего отряда долго морщил лоб, пытаясь припомнить, но так и не смог:
– Запамятовал… Что-то уж больно дивное да непонятное… И дружок мой подобную же безделушку носил. Так его, бедного, вместе с ней и схоронили. И вот те рисуночки я запомнил…
– И что там было? – заволновался я.
– Ну, с одной стороны известный знак нашего мира: колокол, пронзенный стрелой. А со второй – козлиный череп с большими рогами, а между ними лежащая на боку цифра восемь. Я еще над товарищем издевался, нахваливая его медальон и эту тварь с рогами. Говорил, что такими его предки были. Он посмеивался в ответ, мол, раз наш мир, значит, и предки общие. На козлов похожие… Хе-хе! Еще у одного охотника видел на шее, но рисунки рассмотреть не довелось.
Тут же в моей феноменальной, благодаря гипне, памяти всплыло подобное изображение, присутствовавшее в пантеоне империи Моррейди. Теперь уже точно прослеживалась пусть и непонятная, пусть и диковинная, но связь между этим местом, всеми остальными мирами и Священным Курганом. И по поводу «смещения пространства» – лекцию этого умника послушал бы с удовольствием. Ведь по моим предварительным подсчетам получалось, что мы упали невероятно глубоко во время отправки. И если здесь только сорок четвертый уровень, то вся планета из подобных дырок состоит, что ли? И то не умещаются пространства по параметрам, горизонт ведь я на поверхности видел – планета отнюдь не гигантская.
«Вдруг подобные медальоны служат или служили их владельцам для перехода между мирами? – подумал я. – О-о-о! Это было бы просто феноменально! И разгадав этот секрет, я бы мог шагнуть непосредственно в мир Трех Щитов! Наверное… И если это все действует… А скорей всего, – нет. Потому что даже «умник» понятия никакого не имел о своем медальоне, а носил его просто как украшения. Иначе сразу бы спрыгнул отсюда по-иному, а не ишачил, собирая свой десяток груанов».
Я начал расспрашивать Ольшина о сокровищах и получил от ветерана исчерпывающие ответы. Тем более что к тому времени я его заменил на месте ишака, и он просто шел рядом.
Мои наблюдения оказались верными: особо никто отысканных сокровищ на себе не носил. Так только, цепочки там да колечки попроще, потому что любая лишняя мелочь на теле при выживании в этом аду не помогает, а мешает. Наверное, поэтому и не очень ценят найденные сокровища – они как средство платежа идут после лакомых кусков мяса убиенных монстров. Хотя бывали и исключения. Некоторые чахли над златом, собирали его, искали новые сокровища, устраивали тайники. Но над ними посмеивалось, а то и издевалось подавляющее большинство каторжан. Или не каторжан, а, как их называли наверху официально и с явной издевкой, «солдат принудительного войска».
Что еще интересно, так это резкое изменение отношения к сокровищам тех, кто становился Светозарными. Среди них тоже встречались такие, кто копил их, собираясь забрать с собой. Но как только десятый «свой» груан оказывался у них в патронташе, «новосветозарные» устремлялись по мерцающим стрелкам к ближайшим клетям и плевать хотели на золото и бриллианты. Даже когда им напоминали об этом, только презрительно отмахивались да щедро раскрывали сопровождающим места тайников. Видимо, любовь к золотому тельцу симбионты в своем носителе искореняли.
– Если что и уносили с собой, – завершил пояснения Мастер, – то лишь то, что было при них. Да и то, скорей, об этих вещичках просто забывая. Ведь возле самой клети любой снимает с себя латы и оставляет оружие. Даже самое ценное, редкое и памятное бросает, которое прежде обещался хранить, лелеять и затачивать до самой смерти. Даже патронташи с «чужими» груанами скидывает.
– Ну, с оружием понятно, – сказал Ратибор Палка. – Я свое тоже мечтаю бросить и никогда больше даже не смотреть в его сторону. Лишь бы живым отсюда вырваться.
