Юрий Никитин - Трансчеловек
Светлана подхватила нас под руки и со смехом потащила за стол.
– Мальчики, мне кушать можно все!.. Я принимаю антигерзин, а это высший класс!
За столом, как водится во все века в России, шел разговор о Высоком. В России о нем рассуждают даже пьяные бомжи на помойках, но только в прошлую декаду Высокое видели только на Западе, а в эту – на Востоке. Впрочем, я помню, как этот ориентир менялся, как флюгер под ударами ветра, но сейчас вот в который раз глубинную мудрость начали искать именно на Востоке, я под салатики из свежих фруктов терпеливо слушал мудрствования, щедро пересыпаемые цитатами из древнекитайских, тибетских, индийских и даже индонезийских мудрецов, все подается на полном серьезе, все щеголяют знаниями древних текстов, как будто это прибавляет им самим мудрости, лучше бы интегралы выучили или тензорные вычисления освоили, так нет же, под водочку, шампанское и коньячок какие только глупости не выдаются за умности…
Я помалкивал, наконец начали тормошить, да скажи хоть что-то, аль у тебя опять депрессия, я нехотя промямлил:
– Мне как-то рассказывали, что один полагал, будучи нормальным человеком, что если проиграл партию в шахматы, то потерпел поражение. Проучившись пару лет у самого великого Дзена, он узнал, что потерпел поражение, если выиграл. Но тогда отправился в поисках мудрости к суфийскому мудрецу Хаджи и узнал от него после долгих трех лет учебы, что если проиграл, но доволен, то потерпел поражение. После чего на долгие пять лет ушел в Гималаи и в тиши горных вершин постигал величайшую мудрость йоги у самого Рамакришны, где узнал, что если выиграл, но чувствует себя виноватым, то потерпел поражение. А когда, вконец просветленный высшей мудростью древнейших и самых-самых, вернулся с этим объемом знаний, приятели подарили ему сборник шахматных этюдов, и он наконец-то научился правильно начинать игру… так вот, я всем восточным премудростям предпочитаю энциклопедии, справочники, сайты по вопросам передовой науки и технологии.
Их лица, которые светлели, пока рассказывал заунывным голосом о великих восточных мудрецах, сразу поскучнели. В глазах Аркадия появилось отвращение, а Леонид скривился, словно я вместо конфеты сунул ему в рот дольку лимона.
– Володя, – произнес он укоризненно, – ну нельзя же быть таким материалистом! Ну есть же в нашей жизни нечто… ну как бы это сказать, непознанное и непознаваемое в принципе! В этом и есть мудрость и таинство жизни, сокровенность и божественность!
Я развел руками.
– Разве спорю?
– Споришь, – сказала Жанна сварливо. – Ты так вот уклончиво споришь! Ничего, мы тебя, технаря, перевоспитаем. Ты еще не совсем безнадежен.
Я думал, что шутит, но по ее лицу с удивлением понял, что абсолютно убеждена, что это я отстал, что я все еще слесарь-ремонтник с нулевой культурой и минимальным ай-кью и что именно они меня тянут за уши вверх, не дают окончательно впасть в скотское состояние.
– Не совсем, – согласился я. – Не совсем.
Светлана наклонилась ко мне, коснувшись упругой грудью, по моему телу пробежал сладкий щекочущий разряд, а смеющийся голос шепнул в ухо:
– Не сдаются?
– Это хорошо, – прошептал я в ответ.
– Почему?
– Им важно чувствовать себя значительными…
– А тебе?
– Нет, – ответил я честно.
Она чмокнула меня в ухо, я понял ее невысказанную мысль, что я без того сама круть, но для всех за столом выглядело так, что Светлана со мной заигрывает, а я начинаю оттаивать и уже хоть и слабенько, но отвечаю. Жанна и Настена многозначительно переглянулись и начали многословно распространяться о преимуществах семейной жизни примерно в тех же терминах, как раньше говорили о преимуществах социалистического строя, а мужчины, которые не такие приземленные, заговорили о самом злободневном: здоровье, долголетии, возможности бессмертия и как все это коррелирует с морально-этическими установками, ведь умирать нужно, умирать правильно, умирать глубоко этично, а вот желать долгой жизни и даже бессмертия – кощунство, плевок в лицо религии. Причем любой, так как все религии держатся на вере в загробную жизнь. Отними эту веру – рухнут основы религии.
Я помалкивал, не люблю пустой болтовни, а для меня, профессионала, все эти наивно-туповатые рассуждения… ну, проходят мимо. Я даже могу их слушать краем уха, только бы не приглашали настойчиво участвовать. Но почему-то дилетанты, завидев композитора, начинают говорить с ним о музыке, с банкиром – обсуждать, как повысить валовой продукт, а с медиками – как лечить все болезни. Единственное, кому ничего не советуют, – математикам. А в медицине, политике, искусстве и направленной технологии – все знатоки.
Однако же диапазон тем, которые со смаком обсуждает простой человек, даже очень простой, постепенно расширяется. Раньше были футбол и Чубайс, а теперь вот уже и до низов дошли новости, что человечество ждут большие перемены. Когда-то шла война между электронно-лучевыми телевизорами, плазменными и жидкокристаллическими, между приставками Х-box, Playstation и Nintendo, между форматами СD, DVD, HD-DVD, сейчас идет такая же ожесточенная война между форматами возможного бессмертия человека. Их много, куда больше, чем вариантов записи информации на хард, но все сводятся к двум основным направлениям: биологическому и техническому.
Первый – это все варианты омоложения органов, клеток и пр., отключение «гена смерти», увеличение работоспособности мозга, клонирование, будь то частичное или полное, а второй вариант, увы, менее компромиссный и потому более шокирующий и вызывающий протесты. И чем человек проще, ближе к низам, которые блюют на тротуаре, тем больше они нападают на вариант постепенного перехода с биологии на другую основу. Точнее, с органики на неорганику, что дает куда более широкие перспективы, чем биологический вариант. Ведь сколько ни говори, что человек использует мозг только на треть, на десять процентов, на пять, а самые отчаянные договариваются и до одного процента, а остальное якобы просто в резерве, но понятно, что все равно такой мозг имеет ограничения, даже по скорости передачи нервных сигналов, в то время как в неорганике это осуществлялось бы со скоростью света.
Однако если даже человек с отключенным «геном смерти» уже не совсем человек, во всяком случае не прежний, который знает, что лет в восемьдесят-девяносто придется помирать, и потому не старается научиться чему-то долговременному, то ступивший на путь замены органов механическими… гм, этот даже сам не знает, и никто не знает, куда эта дорожка приведет.
Конечно, пока что это только все рассуждения, фантазирования, смутные грезы, так полагает этот простой и даже очень простой, потому его любая техническая революция застает врасплох. Правда, он ее обычно все равно не замечает, а продолжает работать лопатой по принципу «бери больше – бросай дальше», как научился еще на строительстве пирамид и месопотамских каналов.
