Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли
В математике эмоций имеется готовый – бери да пользуйся – способ, формула определения уровня стресса. Возможно, и прочие состояния разума, моменты человеческого бытия, в математике уже описаны?
Поздним вечером она пришла ко мне снова, за компанию с ветром, взвихрившимся вокруг нее в проеме распахнутой двери. Время близилось к полуночи, ветер был холоден, буен, барометр падал. Надвигалась гроза.
– Захотелось с тобой увидеться, – объяснила она.
Меня охватило сильнейшее возбуждение – от страха и от удовольствия, и я ни за что не сумел бы сказать, какое из чувств сильнее, а вскоре не смог бы и провести между ними границу.
– Прекрасно.
Мы вошли в кухню, я налил ей воды, нетвердым шагом обошел ее кругом, однако когда мы худо-бедно принялись обсуждать всякие пустяки, голос мой зазвучал совершенно спокойно. После многих минут пустой болтовни я крепко, весьма крепко взял ее за руку.
– Идем.
Снова повел я ее за собою в кладовку, по узкой, пахнущей плесенью лестнице на крышу, навстречу ветру, швырнувшему в нас горстью увесистых, крупных дождевых капель.
– Карлос…
– Ничего-ничего! Не страшно!
Свисту ветра сопутствовал запах ненастья – влажной пыли, разогретого солнцем асфальта и электричества в воздухе. Издали, с юга, донесся негромкий рокот громового раската.
– Ливень вот-вот начнется, – снова решилась заметить она, повысив голос, чтобы перекричать ветер.
– Спокойно, – велел я, крепче прежнего стиснув ее ладонь.
Порывы ветра пронизывали одежду насквозь. В груди, мешаясь со страхом и гневом, креп, набирал силу тот самый электризующий душевный подъем, что пробуждает во мне гроза. Стоя лицом к ветру, поднимавшему дыбом волосы, я держал ее за руку и ждал.
– Слушай, – сказал я, – смотри. Почувствуй грозу.
И вот, со временем, сам я почувствовал – нет, не почувствовал, увидел, увидел! – внезапную судорожную вспышку света, молнию.
– Ага, – вслух протянул я, считая в уме.
Гром докатился до нас спустя секунд этак десять. Гроза всего в паре миль…
– Рассказывай, что видишь, – скомандовал я и услышал в собственном голосе нескрываемое оживление.
– Э-э… грозу… грозу с ливнем, – отвечала она, не понимая моего нового расположения духа. – Тучи очень темны, висят низко, но местами среди них видны довольно большие прорехи. Как будто огромные каменные валуны катятся по небу. И молния… вот! Заметил?
Я вздрогнул.
– Молнии я вижу, – с широкой улыбкой пояснил я. – Пусть на зачаточном уровне, но свет от темноты отличу. А еще вижу любые кратковременные вспышки. Как будто солнце включилось и тут же выключилось.
– Да, в своем роде похоже, только свет имеет форму ломаных белых линий, ветвящихся, тянущихся от туч к земле. Наподобие той твоей модели разлета субатомных частиц, смятой проволочной скульптуры, белой, как солнце, на миг вонзающейся в землю, яркой настолько же, насколько гром громок.
Голос ее чуть подрагивал, чуть сбивался на хрипотцу, и в хрипотце этой явственно чувствовалось возбуждение, токами электричества струившееся меж наших рук, из ладони в ладонь, а еще предвкушение, и любопытство, и… даже не знаю, что. Свет… БЛАМ—М! Раскат грома, точно огромный кулак, обрушился прямо на нас, и она вздрогнула, но я только захохотал.
– А это уже совсем рядом! – в испуге воскликнула она. – Мы в самом центре грозы!
Совладать с хохотом я не смог бы, даже если бы захотел.
– Еще! – крикнул я. – Шевелись, шевелись!
И молния, будто по повелению какого-то мистика, заклинателя гроз, рассеяла окружавшую нас темноту.
Пых-БЛАМ—М… пых-БЛАМ—М… пых-БЛАМ—М!!!
– Вниз пора! – завопила Мэри, перекрывая порывы ветра и эхо раскатов грома.
Но я замотал головой вправо-влево, вправо-влево, стиснул ее плечо так, что ей наверняка сделалось больно.
– Нет!!! Все это – мой визуальный мир, понимаешь? Неизменно прекрасный…
Пых-крак-БЛАМ—М.
– Карлос!..
– Нет! Заткнись!
Пых-пых-пых-БУМ—М-М!!!
Гром грохотал, словно пустые бочонки с гору величиной, катящиеся по бетонному полу.
– Мне страшно, – заскулила Мэри, рванувшись прочь.
– Чувствуешь беззащитность, да? – прокричал я под вспышки молний, под натиском ветра, валящего с ног, под струями ливня, хлещущими по крыше, взметая кверху, в озоновую свежесть грозы, запах гудрона. – Чувствуешь, каково беспомощному перед лицом силы, способной стереть его в порошок?
– Да! – в отчаянии откликнулась Мэри меж двумя ударами грома.
– Значит, теперь ты знаешь, каково приходится мне рядом с вами! – во весь голос пояснил я.
БЛАМ! БЛАМ—М!!!
– Будь оно все проклято, – сказал я. Горечь обиды жгла горло не хуже, чем молнии – воздух. – Сидя в парке вон там, на углу, среди пушеров, забулдыг и чокнутых, я знаю: мне ничего не грозит, потому что даже им тронуть слепого совесть не позволяет. А вы!..
Не в силах продолжать, я оттолкнул ее и попятился к двери, запоминая все, что происходит вокруг.
Пых-БЛАМ—М! Пых-БЛАМ—М!
– Карлос…
Руки. Разворачивают кругом.
– Что еще?
– Я вовсе не…
– Хрен там «вовсе не»! Являешься, рассказываешь сказки о Луне, фразы коверкаешь, чертишь всякую чушь, и все только затем, чтоб работу мою украсть… как ты могла?! Как со стыда не сгорела?!
– Я ни при чем, Карлос, я тут ни при чем!
Я стряхнул с плеч ее руки, однако она продолжала – словно плотину прорвало, словно только сейчас, заряженная мощью грозы, она обрела способность говорить:
– Послушай же! – Пых-БЛАМ—М. – Я в том же положении, что и ты. Меня ко всему этому принудили. Выбрали, видимо, из-за кое-каких познаний в математике и напичкали таким количеством имплантатов памяти, что я со счета сбилась!
Казалось, наэлектризованный, хрипловатый тембр ее голоса скребет прямо по нервам.
– Сам знаешь, что можно творить с человеком при помощи имплантатов и наркоты! К примеру, программировать, будто робота. Выполняешь программу, шаг за шагом, все сознаешь, только поделать ничего не можешь.
БЛАМ—М.
– Вот и меня запрограммировали так, что я по команде явилась к тебе и все, что велено, на тебя вывалила. Однако ты знаешь…
БЛАМ—М.
– …старалась изо всех сил. Известные части сознания влиянию не поддаются, и я противилась их махинациям, как могла, неужели ты сам не видишь?
Пых-БЛАМ—М. Шипение горящего воздуха, озон, звон в ушах… А вот эта ударила совсем близко.
– Я приняла ТНПП-50, – продолжала она, слегка успокоившись. – И еще МДМА. Заставила себя нырнуть в аптеку по пути на ту встречу наедине, а чистые рецептурные бланки у меня имелись, с получением проблем не возникло. И когда мы направлялись к Приливному бассейну, была так накачана этим коктейлем, что едва на ногах держалась, но он помог говорить, помог сопротивляться программе.
– Наркотики? – переспросил я, здорово удивленный. (Знаю: Макс Каррадос непременно догадался бы обо всем, но я…)
– Да! – БУМ—М. – Как и при всех следующих встречах. И с каждым разом они действовали все лучше. Но мне следовало делать вид, будто я по-прежнему тебя обрабатываю, чтоб уберечь нас обоих. В последний раз, здесь, наверху…
БУМ—М.
– … ты понимал, что я с тобой, Карлос. Неужели такое, по-твоему, возможно подделать?
Страдальчески хриплые нотки фагота. Басовитые раскаты грома вдали. Вспышки во тьме уже не настолько отчетливы: минуты прозрения подходят к концу.
– Но что им от меня нужно?! – закричал я.
– Блэзингейм полагает, что твоя работа поможет решить проблему источника энергии для компактного корпускулярно-лучевого оружия. Они думают, будто смогут получать энергию из микроизмерений, которые ты изучаешь. Если исходить из того, что мне удалось подслушать.
БЛАМ—М.
– Вот дурачье!
Хотя… пожалуй, определенный смысл в этой идее есть. Правду сказать, до этого я сам почти додумался. Столько энергии…
– Нет, какой же дурак этот Блэзингейм! И его боссы, недоумки из Пентагона…