Владимир Савченко - Время больших отрицаний
— Вот он вам все покажет. А если нужно, то и расцепит… — а сам с видимым облегчением удалился.
Сцепщик, парень лет тридцати, в замасленой стеганке и кепке, привел их на край рельсового поля, к двум тупиковым колеям. На предпоследней стоял этот состав, десять металлических платформ с металлическими же контейнерами без номеров и фирменных знаков; последняя колея была свободна. Далее шел пустырь.
Осмотрелись. Вечерело — и это предрасполагало покончить с делом сегодня; не тратить «нулевое время» (самое ценное) еще и завтра.
Далее был небольшой спор и обсуждение вариантов.
Расцеплять вагоны и вбирать их в Ловушку по отдельности — не то, в ней выйдет навал, свалка. Климов предложил втянуть в «футляр» пустую колею на длину состава, а потом вкатить платформы на нее.
— Да зачем? — возразил Миша. — У нас же миллионник, он все возьмет сразу, и состав, и колею под ним. Там сантиметры на это пойдут. И будет все покоиться на барьерной НПВ-подушке…
— Хорошо, а потом что нам с этим добром делать? — недовольно молвил Буров. — Положить футляр с составом Страшнову на стол?
— Состав пожалуйста, — сказал Панкратов. — Хоть два. Футляр ни в коем случае. Подарить Ловушку-миллионник, вы что! Она серьезней атомного поезда.
— Ну, а куда деть-то? — настаивал Буров.
— Унесем, потом переправим в Овечье ущелье.
— В Овечьих схронах нам только железнодорожных платформ недоставало. Да еще с радиоактивным «добром».
Разговор шел при сцепщике. Тот слушал, с интересом посматривал на инженеров небесно-голубыми глазами.
Приняли вариант Панкратова; благо погода стояла сухая и почва под рельсами состава тоже была суха. Непроводящая. Велели сцепщику пойти в конец состава и разьединить стыки рельс; Дуся Мечников отпрвился с ним.
Буров и Миша тем временем расположили Ловушку в конце колеи, за тупиковыми белыми столбиками с перекладиной, метрах в сорока от передней платормы.
Через полчаса вернулись Дуся и сцепщик. Развинтили.
Стемнело. В небе загорелись звезды; но на вышках станции еще не зажгли прожекторы.
И когда Панкратов откинул крышку «футляра» и поворотами рукояток на тыльной стороне начал неспешно, чтоб без лишнего шума, выдвигать НПВ-язык, это под звездами тоже выглядело красиво, фантастично и поэтично:
— сначала пространство с малым К охватило весь состав и приподняло его вместе с рельсами, отделив от земли;
— шумок перекачки при этом был умеренный, как от тронувшегося в путь тепловоза; а поскольку их немало сновало на товарной, внимания это привлечь не могло;
— потом Миша коснулся кнопочки для втягивающего НПВ-языка с высоким К; он выбросился мгновенно на двести метров — мгновенно же состав с рельсами стянулся в белую линию-молнию… и как не было. Только на промасленной земле остались вмятины от шпал, уходили в перспективу.
Сам состав был виден теперь на узком экранчике на боку цилиндра; внутренний сканер вычерчивал зелеными линиями его контуры и расположение. Панкратов поглядел: расположился правильно, как раз по оси «футляра»; отключил экранчик.
— Ух ты! — сказал за его плечом сцепщик. — Красиво. — Во, парень, как техника может: раз — и там! — сказал Миша, закрывая «футляр» спереди. — Будешь рассказывать — не поверят.
Потому и не таились, что не поверят.
3.— Это точно: не поверят, — согласился тот; у него был чистый тенорок. — Но знаете что, вам не нужно с собой уносить — ни футляр, ни состав. Оставьте все здесь. Нет, серьезно…
— Почему?!
— Понимаете, там ведь «осколочные» материалы. Ну, продукты деления урана и плутония, осколки их ядер… — речь у сцепщика была внятная, культурная. — У них короткие периоды полураспада. Не более двухсот лет. У многих и вовсе годы, даже месяцы…
На разговор подошли Буров и Дуся Климов. Все НИИвцы смотрели на развитого сцепщика с живым интересом.
— Так что при вашем К-миллион в Ловушке к завтрашнему утру, когда сюда нагрянут корреспонденты, экологи и телевизионщики, в контейнерах все начисто высветится. Распадется. Ведь пройдет несколько тысяч К-лет. И составчик с рельсами будет на месте — и радиации в нем нет никакой. Нет, серьезно. Вместо сенсации — пшик.
— Так вы не сцепщик? — спросил Буров.
— Почему? Сейчас сцепщик. Живу вон в том общежитии… — он указал рукой на двухэтажный барак правее пустыря. — До этого — пациент клиники при Институте судебной психиатрии имени Сербского. А еще до этого старший научный сотрудник ядерного центра, откуда прибыли этот состав. Нет, серьезно…
— А откуда вы знаете, что утром нагрянут масс-медиа и экологи? — спросил Панкратов.
— Так я ж им и звонил. И фотографии передал. Завтра в 11 обещали быть.
— Отблагодарить, значицца, захотелось? — сразу вник в суть Дуся Климов; он почуял в сцепщике близкую душу. — Родимому ядерному центру? Не иначе как за институт Сербского?..
Тот кивнул.
— Но теперь выходит, что вы их подвели, репортеров-то? — уточнил Панкратов. — Примчат на пшик.
— А вам что, их жалко? Подвели по-настоящему-то их вы, я только рельсы развинчивал. Да и что мне они! — При свете дня Миша заметил, что глаза у сцепщика голубые; сейчас, в сумраке, он разглядел, что они у него бедовые и злые. — С вами-то тиреснее. Но в самом деле лучше, если состав утром окажется на месте — с высветившимися до нуля отходами. Нет, серьезно. Они ведь с приборами приедут, с добровольными экспертами с физфака университета… А не окажется — рыскать начнут, выспрашивать: кто был, что да как, где состав?..
— Он прав! — поднял палец Буров.
— А как с благодарностью родимому центру… за институт Сербского, надо полагать? — Спросил Миша; он был наслышан о крутых нравах в ядерных организациях.
Сцепщик отмахнулся, как от мухи:
— Да бог с ними. С вами мне тиреснее. И вам со мной тоже будет, вот увидите. Нет, серьезно.
— Степень есть? — поинтересовался Буров.
— Кандидатская. Физ-мат. Докторская диссертация лежит.
— Как это вы нас так сходу вычислили? — спросил Панкратов.
— Не сходу. После вашего Шаротряса. Сгулял в центральную библиотеку, собрал и прочел все материалы об НПВ. Когда слухи о пропажах, об «инопланетянах» пошли, понял что к чему. Я бы и сам так сделал. Нет, серьезно… Догадаться нетрудно — доказать трудно. На вас еще долго никто ничего не докажет.
— Растакую мать, я за! — горячо сказал Дусик. — Нашего человека сразу видно — он просто создан для НПВ.
— Вы сами-то еще без году неделя наш человек, — буркнул Буров, недовольный тем, что решают без него.
— Не неделю, а целых три, Виктор Федорович, — парировал Климов. — В НПВ это очень много. На целую неделю больше, чем вы главный инженер. И уже давите!
Они стояли вокруг темного цилиндра на двух треногах; футляр как футляр — только около скобы-ручки рдели два индикатора, зеленый («К-заряжен») и желтый («Загружен»). Вверху накалялись во тьме звезды обычного неба. Зажглись на мачтах прожекторы станции.
