Андрей Попов - Дверь в сказочный ад
Солнце уже задевало собою крыши домов, оседая все ниже и ниже. Созданное из раскаленного железа, оно тянулось к намагниченному горизонту.
Тревога… тревога… тревога…
Но почему?
Неужели… (мне даже стало смешно от столь нелепой картины) неужели звери прибегут сюда и, расталкивая толпу изумленных людей, станут гоняться за мной по городу? Что за дурь? Ведь всякому безумию есть где-то предел!
Почему же тогда так тревожно в груди?
Толпа людей! Вот мысль, за которую следовало бы зацепиться! Этой ночью мне необходимо находиться среди людей. Но как?.. Ночные клубы и притоны отпадали: укрытие слишком ненадежное, да и не люблю я их. Ага, кажется, имеется идея… нужно было только решиться на одну отважную глупость. Минут пять я находился в сомнениях, колебаниях, неуверенности. Потом нажевал во рту слюны, демонстративно плюнул и твердым шагом направился по тротуару, увидев на его конце полицейского.
Он стоял на одном месте, никуда не двигаясь, даже не особо усердно вращая головой: вероятно, находился на посту.
– Господин полицейский!
– К вашим услугам, сэр. — Почтительный кивок головы, военная выправка, мягкий учтивый тон чем-то напоминали моего дворецкого Голбинса, будь он неладен.
Так, первый шаг сделан. Самое сложное теперь — шаг второй.
– Господин полицейский, тут такое дело… только постарайтесь понять меня правильно. Я вас очень прошу об одном одолжении, которое не составит для вас абсолютно никакого труда, даже наоборот — немного развлечет.
– Пожалуйста, выражайтесь яснее, сэр.
– Как бы это сказать… в общем, посадите меня на одну ночь в тюрьму. Только не в одиночную камеру!
Он молчал и глядел. Глядел и молчал. Вероятно, люди впервые обращаются к нему с такими безмозглыми просьбами. Потом переспросил:
– Что?
– Всего на одну ночь, будьте любезны!
– Вы от кого-то скрываетесь?
– Да! Да!
– Опишите приметы преступника. Вы его знаете?
Вот тут я дал промах. Горячая голова кипит чем угодно, только не соображением. Надо было экспромтом выдумать образ какого-нибудь маньяка, но я, поддавшись искренности, откровенно выпалил:
– Звери! Они снова хотят меня растерзать!
Он еще пытался говорить со мной, как с нормальным человеком, и недоумевающее переспросил:
– Вы содержите диких зверей? Вы из цирка?
– О, это долгая история, господин полицейский! Я болен! Болен! Мне не надо было открывать дверь в старый чулан! Он проклят!
Представляю теперь, как это выглядело со стороны. Полицейский наконец понял, в чем дело и, пока еще сохраняя вежливый тон общения, произнес:
– Извините, сэр, вам надо обратиться к доктору.
– Ну неужели для вас это трудно: всего на одну ночь посадить меня за решетку?! Я могу заплатить, если надо!
Будь на моем месте какой-нибудь бродяга, он бы, используя бульварную лексику, отослал его подальше, но видя по одежде, что я все-таки представитель буржуазии, терпеливо сказал:
– Господин, идите своей дорогой.
– Ну… хотите, я совершу какое-нибудь маленькое преступление?
– Идите, вам говорят!
И тут я, разозленный тупостью этих законопослушных марионеток, врезал ему пощечину.
– Да вы псих, черт побери!
Через минуту меня уже со скрюченными руками волочили к полицейскому департаменту.
– Господа, прошу вас: только не в одиночную камеру!
Моим мольбам вняли. Я оказался в мрачной комнатушке с серыми обшарпанными стенами, деревянным нестроганным полом и маленьким оконцем, которое служило не столько для освещения, сколько о напоминании заключенным о существовании внешнего мира. Нары стояли в два яруса, и шесть пар любопытных глаз уже изучающе уставились в мою сторону. Дверь за спиной с триумфальным скрипом захлопнулась, и охранник несколько раз щелкнул ключом. Совсем как в том анекдоте, где глупый кот попадает в мышеловку. Но только здесь, среди убожества полусуществования, мое сердце наконец почувствовало безопасность.
Какой-то здоровяк в полинявшей тельняшке вскочил с нар и радостно хлопнул в ладоши.
– Ха! А оно ничего! — его тело было сколочено из плотных мышц, которые при всяком движении перекатывались. — Я имею в виду пиджак.
Он приблизился, разглядывая на мне одежду. Его широкое лицо отдавало краснотой, но главное — взгляд: циничный, высокомерный, уничтожающий.
– Да впрочем, то, что носит пиджак, тоже ничего! — теперь он смотрел мне прямо в глаза. — Унтюлюгонт! Или мукадемик! — затем он обратился к кому-то на нарах: — Эй, Чума, брысь сюда!
Тот, кто был назван Чумой, черноволосый мужчина моих лет с густыми зарослями щетины, нехотя поднялся и тоже подошел, с любопытством, но совершенно беззлобно разглядывая мою персону.
– Примерь-ка его пиджак, — приказал широколицый верзила, — на мне-то он явно не сойдется.
Чума принялся бесцеремонно стягивать с меня костюм, кстати — довольно дорогостоящий, словно снимал его с какого-то манекена. При этом он постоянно лыбился, демонстрировал кривые зубы и по-гусиному гоготал: «ги-ги-ги! ги-ги-ги!».
– Брюки! Брюки тоже снимай! А ему отдай свои!
Я оказался экипирован в вонючую робу, в положении самого последнего идиота из общества подобных мне идиотов. Но абсолютно ни о чем не жалел. Вы не поверите, все происходящее меня развлекало не меньше, чем их.
– Кстати, как мы его назовем? — спросил здоровяк, не переставая изучать мое лицо. — Придумал! Назовем его ОНО! Как думаешь, Чума, звучит?.. Оно, иди сюда! Оно, принеси стул! Оно, подай воды! По-моему, неплохо звучит. — Потом он впервые обратился ко мне: — Оно, теперь у тебя есть имя, только не возгордись!
Кто-то застенчиво хихикнул, его поддержали остальные. Здоровяк бросил в сторону нар ядовитый взгляд и заорал:
– Эй, Червяк, сволочь такая, смеяться я еще никому не разрешал! Не видишь, к нам пожаловал великий гость!
Все разом притихли.
– Ну что, Оно, давай знакомиться. Меня зовут Джон, — он склонился над моим ухом. — Джо-о-о-он!! И никак иначе, понял?
Я кивнул.
– Кто посмеет назвать меня как-то по-другому, того голова окажется в собственной заднице и будет созерцать романтику темной ночи, только без звезд, без луны и без свежего воздуха, ясно?
Я опять кивнул.
– А вон тех пятерых, — Джон указал рукой на нары, — следует называть так: Чума, Червяк, Глиста, Кишка и Вонючка. Все запомнил?
Что ж, из одного маразма я окунулся в другой. Но странная вещь: все эти унижения я переносил с такой легкостью, что готов был улыбнуться Джону и сказать: «спасибо, друг, ты очень любезен». Главное я знал одно: находясь здесь, среди морально помешанных, я был наконец избавлен от собственного помешательства. Только бы продержаться до утра…
