Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век 2003 №5-6
Бармен проследил путь вилки. Посмотрел на месиво неопределенного цвета, припахивающее уксусной кислинкой. На жующий рот. И с сожалением проговорил:
— В другой раз…
— Другого раза не будет! — Не очень-то учтиво, но очень уверенно заявила Христина и вдруг перестала жевать. — Слышишь? Что это?
— Гром как будто… — недоуменно предположил бармен.
Темное небо за стеклянными дверями на мгновение озарилось электрическим синим светом.
— Гроза в марте, — без интонации констатировала Христина и отпила кофе. — Будет снег или дождь?
— Осадки, — зло сказал бармен. — Как вместо мужчин и женщин у нас есть некое народонаселение, во множественном числе — потребители, в единственном — электорат. То же самое и с осадками.
— Да, — задумчиво отозвалась Христина, — а ведь я про кару небесную как будто в шутку подумала.
— На кого кара?
— На меня, — Христина посмотрела ему прямо в глаза, в упор. — Грехи молодости знаешь, что такое?
Глаза бармена стали испуганными, недоверчивыми, и он их потупил. Потом заговорил, непонятно, обращаясь к ней или в пустоту:
— Все и вся притворяются не собой. Кофе из морковки. Кофеин в капсулах отдельно. Пиво безалкогольное, зато кока-кола от трех до двадцати градусов. Искусственное оплодотворение. Синтетическая кровь любой группы, на розлив… — бармен взглянул на Христину испытующе и продолжал, обращаясь теперь именно к ней: — Эта стойка с позолотой, как ты понимаешь, из металлопластика. Ничто не хочет оставаться собой.
— Да ты и впрямь поэт! — вместо ожидаемого признания похвалила Христина.
— Я соврал, — сердито сказал бармен. — Я не пишу стихов.
— Это неважно. Не все же поэты пишут стихи, — утешила Христина, доставая запищавшую в кармане трубку.
— Христина. А который час? Догадываюсь, что не рано. Конечно, зайду. Как будто нет. До скорого, Андерс.
— Тебя кто-то ждет?
— У Патриота консервы кончились.
— Ты его так называешь?
— Нравишься ты мне, Христофор! Кого его?
— Нравишься — это значит нравишь себя. Я действительно хочу себя тебе понравить. Получается?
— Не знаю.
Снова раздался гром. И небо, в который раз за этот день, озарилось сначала с одной стороны, потом с другой. Гроза взяла Родинку в кольцо. Христина торопливо допила кофе. Встала, застегнула куртку. Махнула рукой Христофору.
— Ты промокнешь, — сказал он.
— Как промокну, так и высохну, — бросила она и пошла к выходу.
— Магдалина! Христина обернулась.
— Возьми меня с собой.
«Только тебя мне еще не хватало для коллекции», — грустно подумала Христина, а вслух сказала:
— Прости, Христофор, но зачем ты мне?
И решительно вышла, хлопнув дверью пустого бара. За порогом подумала, что жестоко это, пожалела, оглянулась. На стеклянных дверях прочла: «Кофейная „Валгалла“». Прочла и пошла прочь. Не стала возвращаться.
23.50Было темно и тепло. Наверное, плюс пять по Цельсию. Осадки весьма походили на дождь. Христина шла по шершавой, впитывающей воду плитке. Широким шагом, заложив руки в карманы. Мимо домов, покрытых дождевыми потеками, как холодным потом. Домов, вырастающих из темноты при вспышках молнии, а потом на мгновение пропадающих вовсе. Кроме слабо светящихся витрин. Сколько Христина себя помнит, ни один маркет никогда не закрывался на ночь. Даже паршивая лавка скобяных товаров. Впрочем, Христина шла к центру, и витрины по обе стороны дороги сияли все ярче, становились все больше. На одной из них пушистые разноцветные котята карабкались на крупного кота с пошлой мордой. Надпись внизу гласила: «С 8 марта, папочка!»
Христина толкнула высокую дверь. Дверь мяукнула. Мимо стеллажа с бесплатными рекламными образцами. Мимо Китайской стены консервных банок. Мимо книжных стендов, стендов с игрушками и с кошачьей одеждой. Христина подошла к прилавку. Длинному и белому, как лыжная трасса. Навстречу ей с другой стороны из кресла встал селлер. На селлере полосатая куртка и такая же шапочка с ушками. Этот пухленький розовощекий котик показался Христине ребенком, наряженным к рождественской елке.
— Ливер нарезной в вакууме, — попросила Христина, — и две банки кошачьей амброзии.
Когда селлер заговорил, Христина подумала, что ошиблась. Что это никакой не ребенок, а скорее травести.
— Ливер есть «с кровью» и есть «нежнейший», вам какой?
— Только без крови, — кисло поморщилась Христина.
Интеллигентный Патриот похож на хищника не больше беззубого очкарика, шамкающего паровую котлетку. Христина даже вполне допускала, что при виде мыши (не компьютерной, а настоящей) Патриот упал бы в обморок.
— А «амброзию» для какого возраста? — спросил селлер, грациозно приподнявшись на цыпочках и шаря по полке большой рукой.
«Нет, — подумала Христина, — это не травести, а, верно, „голубчик“».
— «Амброзию» из рыбных костей, — сказала она громко.
Теперь селлер поморщился и поправил:
— «Золотая рыбка».
— Конечно. Конечно, «Золотая рыбка», как же еще! — поспешно подтвердила Христина.
Селлер сложил покупки в огромный пакет и передал его через прилавок в комплекте с дежурной улыбкой.
— Возьмите, пожалуйста, на выходе одноразовый клозет.
Христина тоже улыбнулась: «Спасибо» — и пошла по бесконечно длинной полосатой же дорожке к выходу. Не останавливаясь, глядя под ноги. Дверь за нею мяукнула.
Дождь еще не кончился, но последние гуляющие все как один шли без зонтиков. Чем ближе к центру, тем сильнее чувствовался праздник. Огни, музыка, смех. Христина вошла в дом через парадное, с улицы. На крыльце целовалась какая-то парочка. Одна из девушек обернулась к ней спросить, который час. Христина неопределенно ответила, что, наверное, уже за полночь. Девушка вернулась к своему занятию, а Христина взялась за ручку двери, была опознана «центральным домашним» и впущена внутрь. Поднимаясь по квадратной спирали лестницы, она расстегнула куртку, достала пульт домашнего управления и послала сигнал: «Пришла. X.».
Андерс ждал в холле, подпирая плечом косяк. Патриот сидел у его ног. В квартире было тихо, только где-то далеко, за множеством приоткрытых дверей, едва уловимо, монотонно шумел какой-то прибор.
— Что это? — спросила Христина, отдав папе пакет и переобуваясь.
— Айра греет у тебя воздух. Ты оставила окно открытым.
Христина улыбнулась.
— Осталось что-нибудь вкусненькое?
— Мы и половины не съели. Но ты же сказала, что не голодна.
— И не сыта. Я надкусила сосиску. А это так же бесполезно, как и безвредно.
