Владимир Михайлов - Ручей на Япете (сборник)
Колин не услышал его. Костер разгорался все ярче. Странно: ночью в машине Колин думал о костре, но совсем о другом — о враждебном, угрожающем… Наши представления о прошлом, решил Колин, в значительной мере не опираются на опыт, а проистекают из легенд, нами же созданных. А может быть, неправильно, что мы не бываем в обитаемом минусе? Это нужно, нужно — погрузиться порой в прошлое. Даже не для того, чтобы встретиться с его обитателями и заинтересовать их рассказом о будущем, которое, несомненно, представится им сверкающим и достойным зависти; но в будущем — в нашей современности — встречаются свои сложности, и вовсе не каждый раз ты видишь правильный путь и знаешь, каким должен быть следующий шаг. Иногда ты теряешь ясность и самообладание. И вот в таких случаях опуститься в прошлое и увидеть такого вот предка — спокойного, уравновешенного, умелого — будет очень полезно. Им ведь живется труднее, но они не теряют мужества. Значит, уж совсем стыдно терять его нам.
Наверное, Колин сказал это вслух; предок едва заметно улыбнулся. Голоса птиц смешивались с потрескиванием костра. Потом еще какой-то звук примешался к ним.
Это был негромкий хруст сухого сломавшегося сучка. Оба сидевшие у костра оглянулись. Звук донесся из-за густой массы соснового молодняка, в правильности рядов которого чувствовалось вмешательство мысли и руки. Треск повторился. Колин озадаченно взглянул на предка; лицо того было спокойно, потом брови поднялись, выражая удивление. Но человек уже вынырнул из чащи. Он шел к костру, и хворост потрескивал под его ногами.
Человек ступал свободно и неторопливо. Он почти не был одет, но, хотя утро было прохладным, словно не ощущал холода — смуглая кожа его была гладка, мускулы вольно играли под нею. В руке он нес прозрачный мешок, пленка его играла радужными цветами, и сквозь нее было видно, что мешок этот набит сосновыми шишками. Человек смотрел на сидящих, в его взгляде была доброта.
«Какой рост, — невольно подумал Колин. — Просто великан! Откуда он? Вышел из лесу — значит, принадлежит к той эпохе, в которой я сейчас нахожусь; но почему-то трудно признать их современниками: пришедшего и того, что сидит напротив меня у костра. И дело вовсе не в одежде, в чем-то другом…»
Человек взглянул в глаза Колина, и минус-хронист понял, что смущало его: взгляд.
Взгляд был доброжелателен. И все же, столкнувшись с ним, Колин в первое мгновение ощутил, как по телу прошла легкая дрожь, словно от холода. На миг он даже испытал головокружение. Но уже в следующее мгновение ему сделалось тепло, легко, и он почувствовал, как возвращается утраченная за последние часы ясность мысли.
Он медленно поднялся, чтобы встретить человека стоя.
Человек приблизился. Он наклонил голову, приветствуя, и опустился на траву. Мешок он бережно положил рядом. Древним жестом человек протянул к костру руки. Никто не нарушил тишины. Предок пошевелился, взял несколько сучьев и подбросил их в огонь. И снова все замерло.
Колин почувствовал, как снова в нем все напрягается. Нет, не может быть, чтобы человек этот подошел к ним случайно. Он вышел к костру уверенно, словно заранее знал, что костер этот горит и люди сидят подле него. Как знать, не сумел ли предок каким-то образом предупредить этого великана?
Надо попасть в хронокар. Там, внутри, они ничего не смогут ему сделать. Они даже не смогут проникнуть туда.
Колин мельком взглянул на предка-охотника. В его глазах минус-хронист увидел жадное любопытство. «Ждет, что я предприму», — подумал Колин.
А что можно предпринять?
Нужно заманить их подальше от хронокара. Если я буду отдаляться от машины, их это не обеспокоит: они понимают, что без меня она никуда не денется. С другой стороны, я тоже знаю, что сейчас, в эту минуту, им не удастся сделать с машиной ничего. Чтобы увезти ее отсюда, им придется прорубать просеку.
Что же сделать? Пожалуй, вот что: скрыться — хотя бы в этой заросли молодняка. И позвать их. Закричать, словно случилось что-то страшное.
Простое любопытство заставит их кинуться к нему. А пока они станут искать в чаще, можно добежать до машины.
Колин встал. Резко повернувшись, он нырнул в густую поросль молодых сосенок. Спиной он ощущал взгляды оставшихся.
Он пробирался, согнувшись; энергетический экран расталкивал ветки перед ним. Но едва Колин сделал десяток шагов, как чаща кончилась.
Заросль шла, как оказалось, неширокой полосой. За ней обнаружилась просторная поляна, и Колин мельком подумал, что именно здесь следовало ему вынырнуть из субвремени. Тогда не произошло бы совмещения с деревьями… Он отбросил эту мысль, совершенно лишнюю теперь. Огляделся. Пожалуй, можно уже кричать, звать на помощь. И сразу же снова кинуться в заросль, только взять левее, круто влево, чтобы не столкнуться с ними, а обойти. Описать дугу.
Колин повернул голову, прикидывая, какую дугу надо описать, чтобы, вновь продравшись сквозь молодняк, выйти точно к машине, выйти так, чтобы не пришлось обходить ее, а сразу вскочить в дверь и захлопнуть ее за собой. «Мое время — моя крепость», — промелькнуло в голове, и Колин невольно усмехнулся.
В следующее мгновение он замер.
Поляна была по-прежнему пуста, никто не угрожал ему, ничто не вызывало представления об опасности. Но в центре свободного от деревьев пространства происходило что-то непонятное, что привлекло сейчас внимание Колина.
Сначала ему показалось, что старые сосны на той стороне поляны, колебнувшись, сделали шаг вперед, чтобы приблизиться к нему, и при этом вежливо поклонились, согнувшись посередине. В следующее мгновение он понял, что это не так. Деревья оставались на местах, они были спокойны. Просто свет преломился в чем-то, что находилось на поляне, и облик сосен исказился, словно это было изображением, которое кто-то проецировал при помощи несовершенной оптики. Да, как будто громадная линза находилась в середине поляны, невидимая, абсолютно прозрачная, но временами преломлявшая лучи. Что это значит?
Колин вгляделся.
Не могло быть сомнений — там что-то было. Воздух в середине поляны чуть дрожал, словно что-то постоянно подогревало его снизу, и он поднимался вверх. Но на покрывавшей поляну высокой траве не было видно ничего. Хотя, кажется, кое-где трава была слегка примята. Да, примята по кольцу нескольких метров в поперечнике. По периметру этой фигуры и дрожал воздух, и чуть колебался, так что трава внутри кольца, если вглядеться, чуть шевелилась, словно там дул ветерок, которого здесь, в лесу, не было.
Колин сделал несколько медленных шагов, приближаясь к месту, где происходило непонятное. Он глубоко втянул воздух. Пахло озоном и еще чем-то незнакомым. С каждым пройденным метром шаги Колина делались все медленнее; внезапно он поймал себя на мысли, что ему хочется идти на цыпочках, словно не явление природы было перед ним, а какой-то из пещерных хищников третичного периода. Он подошел вплотную к границе примятой травы; запах озона стал резче. Колин нерешительно протянул руку и ощутил под ней что-то упругое, хотя глаза по-прежнему не воспринимали ничего, кроме легкого дрожания воздуха. Колин ладонью без труда определил ту грань, за которой начинались эти колебания; ладонь, казалось, легла на что-то теплое, едва ли не живое. Что же это?
