Лев Соколов - Корну
– Здравая мысль, – поддержал Лагач. – Кстати, это ведь и мое первое дело. Надо его завершение отметить, как вы считаете?
– Какое завершение? – спросил Рагоза. – Если дело еще не закрыто?
– Для нас, считай, уже закрыто, – отмахнулся Лагач. – Мы свою работу сделали. И сделали не так уж плохо. Поэтому после смены… посидим. И никаких возражений.
– Возражений нет, – сказал Роман. – Только сначала после смены заедем в больницу, к Беку. Надо проведать, как он там.
– Это без вопросов, – кивнул Лагач.
– Ладно, посидим, – согласился Рагоза. – Для меня это дело, правда, не первое…
– Ага, наверно, второе, – вставил Лагач.
– …Но не буду же я от коллектива отрываться, – не обращая на него внимания, сказал Рагоза.
– Ну тогда вперед, господа-детективы. – Лагач подошел к машине и открыл дверь. – Рабочий день еще не закончился.
Часть вторая
Комбинация
Человек выгнулся дугой на разворошенной кровати, дернулся, застонал надрывно и проснулся. Рывком сел, скорчившись в клубок, охватив руками голову. Боль жила где-то в висках. Обычно она сидела тихо, как свернувшаяся жирная змея, изредка напоминая о себе легким шорохом по нервам. Но вот в такие моменты она разливалась, будто кто-то вскрывал его черепную коробку и заливал ее расплавленным оловом. Человек снова застонал, тихо покачиваясь взад-вперед, баюкая голову в руках. Постепенно отпустило. Змея снова свернулась, до времени. А он остался, разбитый, дряхлый, дряблый. Постепенно он начал различать окружающее: темную комнату, тяжелые портьеры на окнах, пробивающийся между ними лучик солнца. Каждое, даже самое легкое движение отдавалось по всему телу волнами слабости, не хотелось ни двигаться, ни думать. Но и лежать, ощущая под собой скомканную, влажную от пота простыню, было невыносимо. Он свесил ноги с кровати, уперся руками в край постели, медленно поднялся и, шаркая ногами по линолеуму, добрался до ванной. Там он открыл ящичек рядом с раковиной, извлек оттуда пузырек и трясущимися пальцами выковырял из него овальную пилюлю.
«Не надо бы из-под крана… – промелькнула вялая мысль. – А, плевать…» Запив пилюлю, он еще больше склонился над раковиной, подставил голову под холодную струю и долго стоял, ощущая, как подбирается затылок и немеют уши. А когда распрямился, вода с головы потекла по спине, под майку. Так было чуть лучше. Теперь можно было дожидаться, пока начнет действовать пилюля. Врач говорил, что… Как же его звали? Но ни имени, ни даже лица врача в памяти не было. Помнились только руки с длинными тонкими пальцами, выступавшие из коротковатого синего форменного халата, и тихий, приятный голос. Да… Врач говорил, что главное принимать капсулы регулярно. Это со временем полностью снимет болевой синдром…
Он посмотрел в зеркало. Осунувшееся лицо со впалыми щеками, нехорошо раскрытые, немигающие глаза, высокий лоб и уродливая звездочка шрама над переносицей. Сюда когда-то вошла пуля. Аккуратно вошла, бронебойный сердечник проделал на удивление опрятное отверстие, не задев прошел между двух полушарий мозга и вышел из затылка. Врачам, конечно, пришлось повозиться… Это можно было бы назвать чудом, если бы со временем не проявились последствия. Приступы дикой головной боли и многочисленные провалы в памяти. Долгое лечение и пособие по инвалидности. И каждую ночь один и тот же сон.
Иногда он думал, что все же его жизнь закончилась тогда, в исследовательском центре, когда существо по имени Корнелий всадило ему между глаз пулю. Потому что то, как он жил сейчас… Не жизнь это, а существование. Он перестал быть человеком. От прежнего доктора технических наук Себастьяна Готлиба осталась лишь тень. Он ютился в небольшой квартирке, выбираясь из нее лишь на короткое время, за продуктами. Никто не звонил ему и не интересовался им. Единственный, кто приходил к нему, был хмурый почтальон, который раз в месяц приносил ему денежное пособие и очередную упаковку лекарств. Можно подумать, что у него никогда не было ни родных, ни друзей. Но ведь они были! Должны были быть… Несмотря на то, что по стране прокатилась опустошительная война, хоть кто-то же должен был остаться… И сам он не мог вспомнить ни одного номера телефона или адреса близких людей. Он хотел попробовать отыскать знакомых через федеральную социальную службу, но не мог вспомнить и ее номера. Он вообще не мог вспомнить ни одного сервисного номера, хотя эти номера были очень простыми – всего четыре цифры. А спросить кого-нибудь на улице не получалось. Он не мог ни к кому обратиться с этим вопросом, потому что сразу накатывал волной панический страх.
Другой на его месте давно бы покончил счеты с жизнью. С жалкими ошметками, которые от нее остались. Но он продолжал жить. Потому что кое-что у него все же оставалось. Надежда. Он знал, скоро все его мучения закончатся. Скоро к нему придут. И тогда прекратятся ночные кошмары и исчезнут приступы боли. А еще тот, кто скоро придет, сможет ответить на все его вопросы. И когда он услышит ответы, он вспомнит все. Главное, правильно задать эти вопросы. Он сможет. Он уже почти знал, что будет спрашивать, хоть и не мог пока сформулировать. Но это было неважно. Потому что правильные вопросы сами придут в нужный момент…
Как всегда от этих мыслей по телу прошло умиротворяющее тепло. Он даже почувствовал в себе силы побриться. Потом можно будет причесаться, надеть свежую рубашку, съесть что-нибудь и спокойно дожидаться, когда к нему придет тот, кто ответит. Тот вполне может прийти сегодня… Правда, несколько раз он уже ошибался: приходили активисты из армии спасения и сосед пытался занять уксус, которого у него, конечно, не было.
Человек успел побрить правую щеку, когда услышал дверной звонок. Он выронил бритву, и та со стуком упала в раковину. Дождался! Он схватил полотенце, выскочил из ванной, на ходу стирая с лица остатки пены, и, бросив полотенце на пол, побежал ко входной двери.
15 ноября
– Ты меня любишь? – Марта повернулась в постели и посмотрела Роману в глаза.
– Да, – ответил Роман и закинул руки за голову.
– За что?
– Ну… не знаю. – Он задумался. – За все.
Марта нахмурилась:
– За все – это то же самое, что ни за что.
– Так ведь обычно и любят ни за что. Просто потому что любят.
– Так что, меня и любить-то не за что? – рассердилась Марта.
– Я такого не говорил. Тебя есть за что. Иначе бы я не любил, правильно?
– Не знаю… – Она задумалась. – Ты меня любишь за то, что я красивая?
– Да, за то, что ты красивая.
– И только за это?!
– Конечно, не только.
– А за что еще?
Он попытался собраться с мыслями. Сделать это в посленапряженном состоянии было довольно сложно.
