Рэй Брэдбери - Звезда по имени Галь. Земляничное окошко (сборник)
— Вы решили накормить передатчик именно французским шоколадным мороженым по какой-то особенной причине?
Брок задумался и улыбнулся.
— Это мой любимый сорт.
— Вот как, — пробормотал врач.
— То, что годится для меня, подумал я, подойдет и для радиопередатчика.
— А что вас заставило положить в радио именно мороженое?
— В тот день была жара.
Врач немного помолчал.
— И что потом?
— Потом настала тишина. Господи, это было чудесно. Ведь радио квохтало целый день. «Брок, идите сюда, Брок, идите туда! Брок, сообщите, когда придете! Брок, дайте знать, когда уйдете! Ладно, Брок, пора завтракать! Брок, завтрак закончился! Брок, Брок, Брок, Брок…» Одним словом, наступила такая тишина, словно я поналожил мороженого себе в уши.
— Вы, наверное, очень любите мороженое?
— Я будто плыл на волнах тишины. Или лежал на чем-то очень мягком. Тишина. Целый час тишины. Я просто сидел себе в машине и улыбался. Я опьянел от воли!
— Продолжайте.
— Потом я вспомнил о портативной диатермичной машинке. Я взял ее напрокат и прихватил с собой вечером, когда возвращался автобусом домой. Утомленные пассажиры сидели и все как один переговаривались по наручному радио с женами, сообщая: «Сейчас я на сорок четвертой линии, теперь на сорок девятой, а вот поворачиваем на шестьдесят первую». — «Убирайся из бара, иди домой, готовь ужин — я уже на семидесятой!» — ругался какой-то муж. Из автобусного динамика звучали «Сказки Венского леса», сладенький голос напевал про высококачественные пшеничные хлопья. Но вот я включил диатермию! Статика! Непроходимые повреждения! Всех жен отрезало от мужей, которые рассказывали про тяжелый день в офисе! Всех мужей отрезало от жен, которые только-только собирались рассказать о том, как их чадо разбило окно. Взорвался «Венский лес», замолк сладенький голос. Тишина! Страшная, неожиданная тишина! Пассажиры оказались под угрозой того, что придется разговаривать друг с другом. Паника! Дикая, животная паника!
— Полиция схватила вас?
— Автобус пришлось остановить. Ведь смолкла музыка, мужья и жены утратили ощущение реальности. Суета, беспорядок, хаос. Они крутились, словно белки в колесах. Но приехала машина технической помощи, меня сразу же выявили, оштрафовали, отобрали машинку. Я и глазом не успел моргнуть, как очутился дома.
— Мистер Брок, а вам не кажутся все эти ваши дела, ну, не совсем целесообразными? Если вам не по нутру динамики в городском транспорте, радио в офисе или служебные передатчики в автомобилях, то почему вы не вступили в союз радионенавистников, не подавали петиций, не добивались судебных постановлений в рамках конституции? На то, в конце концов, и существует демократия.
— А я принадлежу к тем, кого называют меньшинством, — пояснил Брок. — Я уже и в союз вступал, и участвовал в пикетах, и петиции подавал, и судился. Я протестовал из года в год… А все хохотали. Всем другим нравились автобусные приемники и рекламные фильмы. Только я шел не в ногу.
— В таком случае вы должны были вести себя как дисциплинированный солдат, неужели вы этого не понимаете? Порядки устанавливает большинство.
— Они зашли слишком далеко. Они утратили чувство меры. А я потерял терпение. Прихожу домой — жена в истерике. В чем дело? Она, видите ли, полдня не имела со мною контакта. Помните, я танцевал на своем наручном радио? Так вот, в тот вечер у меня возник план убить свой дом.
— Вы уверены, что я могу записать ваши слова именно так?
— Это как раз точно по смыслу. Ведь мой дом, как многие другие, разговаривает, поет, играет, прогнозирует погоду, декламирует стихи, читает вслух романы, дребезжит, убаюкивает меня, когда время спать. Дом, который исполняет оперу, когда ты принимаешь душ, и учит испанскому языку, когда ты спишь. Дом, похожий на звонкую пещеру, где неумолчно болтают всякие электронные оракулы, а ты ощущаешь себя не более чем наперстком. Дом, в котором духовки произносят: «Я абрикосовый пирог, я уже испекся». — «Я говядина, меня уже время поливать». Или несут всякую тарабарщину наподобие этого. Дом, в котором кровати усыпляют тебя, а когда время просыпаться трясут. Дом, что насилу выносит людей. «У вас грязные ноги, сэр!» — гавкают входные двери. А электронный пылесос, будто собака, обнюхивает комнату за комнатой, подбирая следом за тобой каждый обрезок ногтя или порошинку пепла от сигары. Господи, услышь меня, оглянись!
— Успокойтесь, — сказал психиатр.
— Помните ту песенку Гилберта и Салливэна: «Абсолютно все я запишу, чтобы не забыть…» Целую ночь я вспоминал свои обиды. А следующим утром добыл пистолет. Я нарочно вымазал обувь в грязище и стал перед парадными дверями. Само собой, они заверещали: «На ногах у тебя грязь! Вытри их, опрятным будь!» Я застрелил чертову дверь, всадив пулю в замочную скважину. И метнулся в кухню, где как раз заныла духовка: «Переверни меня». Она успела лишь до половины приготовить свой машинный омлет, когда я убил ее. О, как она шипела и стонала: «Перегораю!» Потом, будто разбалованное дитя, растрезвонился телефон. Я запихнул его в кухонный комбайн. Хотя против самого комбайна я ничего не имел — он пострадал как безвинный свидетель. Мне жалко его теперь, это действительно очень полезный прибор, который никогда и словом не обмолвился, только бормотал, будто сонный лев, и поглощал наши объедки. Его я отремонтирую. Потом, уничтожив телефон, я зашел в гостиную и расстрелял телевизор; этого подлого хищника, эту медузу, что каждый вечер превращает в камень миллиарды людей, приковывая к себе их застывшие взгляды; эту сирену, что поет, заманивая и обещая так много, а дает так мало. Я и сам раз за разом обращался к нему, все на что-то надеясь, и все же, наконец… бах! Вереща, будто безмозглый индюк, моя жена выскочила из двери и подняла крик. Приехала полиция. И вот я тут!
Он самодовольно откинулся на стуле и прикурил сигарету.
— А давали ли вы себе отчет, когда творили эти преступления, что наручное радио, передатчик в автомобиле, телефон, автобусный динамик, селекторная система в офисе — все это было взято напрокат или являлось чьей-то собственностью?
Психиатр сидел, озаренный блаженной улыбкой пациента.
— Так вы не потребуете помощи от Института психического здоровья? Вы готовы взять всю ответственность на себя?
— Это только начало, — подчеркнул мистер Брок. — Я выступаю в авангарде меньшинства, у которого нет уже сил выносить шум. Ни одного мгновения без музыки, без контакта с чьим-либо голосом, где бы ты ни был: сделай это, сделай то, быстро, быстро, иди-ка сюда, иди-ка туда. Вы еще увидите. С меня начинается бунт. Мое имя войдет в историю!
