Сергей Снегов - Кольцо обратного времени
У меня создалось убеждение, что с МУМ «Овна» и «Змееносца» можно повозиться, а машина «Козерога» безнадежна. У первых двух, сказал я, безумие не выходит за сферу их специальности. Они потеряли рассудок, но остаются мыслящими агрегатами, только дурно мыслящими, неправильно, путано. А МУМ «Козерога» перестала быть машиной, она воображает себя девчонкой, к тому же несчастной и порочной. И она ударилась в стихоплетство! Сочинять стихи — можно ли вообразить большее безумие!
— Не думаю, чтобы Ромеро согласился с тобой, что сочинение стихов — высшая форма безумия, — заметил Олег.
— Я говорю о машинах, а не о людях. Люди часто увлекаются странными занятиями. У них свое понятие о безумии. Многим оно представлялось, особенно в старину, чем-то возвышенным. Разве не говорили: «Я без ума счастлив!» или: «Она безумно хороша собой!» Один древний физик утверждал, что в науке справедливы только безумные идеи. К сожалению, человеческое сознание не всегда подчиняется логике. Но машины всегда логичны, полезны, разумны — этим и отличаются от своих создателей.
Олега мое разъяснение устроило.
— Эллон, ты займешься восстановлением мыслящих машин, — сказал он. — Но это не должно отвлечь лабораторию от других работ. Как эксперименты с коллапсаном?
— Атомное время меняем свободно.
— Этого недостаточно. Ирина, иди к нам, — позвал Олег.
Я не раз замечал, что, когда появляются посторонние, Ирина отходит в сторону. Она без спешки приблизилась. Олег сказал с волнением, которое так редко показывал другим:
— Друзья мои, Ирина и Эллон. Боюсь, что мы не выведем звездолет из ядра, если не найдем физического процесса, позволяющего ускользнуть от враждебного наблюдения рамиров. Дайте мне возможность потерять хотя бы на время нашу одновременность с противниками. Возможно, в «раньше» их не было или в «потом» не будет, а в «сейчас» они есть и сильнее нас… Вы меня поняли, друзья?
Ирина только кивнула, Эллон сказал:
— Для экспериментов с макровременем мне нужен мертвый предмет и живое существо. Мертвых предметов много, а где я возьму живой организм?
— Возьми Мизара, — посоветовал я. — И раньше собаки использовались для экспериментов. Правда, Мизар — мыслящее животное, и вам надо разъяснить ему суть эксперимента и получить его согласие…
— Говори с Мизаром ты, — отвечал Эллон. — Животных демиурги не считают равноценными себе, как любите делать вы, люди.
— Ирина, возьми переговоры с Мизаром на себя! Ты прав, Эллон, человек и к животному относится по-человечески.
Сомневаюсь, чтобы Эллон понял мою отповедь. Я снова подошел к МУМ с «Козерога».
— Знаешь ли ты меня? Слышишь ли?
Она в ответ пропела дребезжащим дискантом, совершенно не похожим на ее прежний уверенный баритон:
Стал Ваня лазить
В папину кассу.
Стал безобразить,
Красть денег массу!
Дин-дин-дон, дин-дин-дон,
Так звенят кандалы.
Так порой из-за баб
Погибают ослы.
Зрелище великолепной, еще недавно такой разумной машины, вдруг вообразившей себя живым существом и начисто спятившей на взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, было так грустно, что я едва удержался от слез.
2
Вечером ко мне пришел Ромеро. Он сел в кресло, зажал трость между ногами, уставился рассеянными глазами на экран. Там был все тот же пейзаж мирового ада — световорот осатанело несущихся светил. Я вдруг с жалостью ощутил то, на что раньше как-то не обращал внимания: Ромеро сдавал — он и сейчас не допускал и сединки в голове, усах и бородке, но морщины было не скрыть. И лицо, холеное, все такое же красивое, выглядело усталым. Я сказал почти шутливо:
— Интересное приключение, не правда ли, Павел?
Он долго глядел на меня большими, темными глазами, и я вдруг вспомнил, как Мери как-то сказала: «Павел такой стройный, такой изящный, такой воспитанный, у него самые красивые глаза, какие мне приходилось видеть у мужчин, и он ухаживал за мной, Эли, а ты и не подумал ухаживать. А меня угораздило влюбиться в тебя, беспутный! Такая несправедливость!»
— Адмирал, у вас любовь к чудовищным парадоксам, — сказал он. — Трагедию назвать интересным приключением!
— Если вы вспоминаете Петри и товарищей…
— Я говорю о нас с вами, проницательный Эли! Какая непоправимая глупость! Как бабочка на огонь, влететь в кипящее ядро!.. Мотыльки в адской печи! Слабые мотыльки в жестоких руках врагов!..
— Дались вам мотыльки, Павел!
— Да, дались, — сказал он горько. — С того момента, как рамиры уничтожили «Змееносец», я твержу про себя, что мы мотыльки, летящие на костер. И знаете, что я вам скажу? Это же самое словечко мне преподнесла МУМ нашего корабля.
— Вы были в лаборатории?
— Я оттуда. Я спросил, что она думает о разрывах времени в этом странном мире, называемом ядром Галактики. И она ответила… Как вы думаете, высокомудрый друг, что она ответила?
— Что-нибудь пропела безумными стихами?
— Да, стихами, стихи были такие:
Как мотылек, всю жизнь порхал без дела.
Менял цветы на новые цветы.
Но если кто душой моей владела,
Так это ты! Так только ты!
— Пошловатый куплетик. Интересно разве то, что МУМ воображает себя уже не глупенькой девчонкой, а развязным фатом.
— Нет, мой глубокий друг, интересно другое. В моем мозгу звучало слово «мотылек», и МУМ использовала именно его. Вам это ничего не говорит, Эли?
— Решительно ничего.
— Напрасно, адмирал. Впрочем, вы никогда не интересовались древними нравами — такова уж ваша натура. Но знаете ли вы, Эли, что моя дипломная работа в университете носила название «Сентиментальная поэзия городского мещанства конца девятнадцатого века»? И что в той работе приводились все стишки, которыми оперирует наша спятившая с ума МУМ?
— Вот это интересно.
— Рад, что вы подходите к сути. Удар рамиров привел к раздвоению личности нашей бедной свихнувшейся машины.
— Раздвоению времени, Павел.
— Да, вы правы, раздвоению времени. Она одновременно в двух эпохах. Физически она здесь, перед нами. А всеми ассоциациями — в прошлом. Мы все связаны с ней своими излучениями, я тоже, как вы знаете, закодирован в ней. Она, очевидно, и раньше воспринимала мои мозговые импульсы, мои знания, мои представления о прошлом, но в своей практической работе не могла ничего использовать из этого запаса. А сейчас, выброшенная назад, оперирует лишь знаниями о прошлом. Вы спрашивали, знает ли она вас, подсовывали ей уравнение Нгоро, но в прошлом, которое стало ее настоящим, не было вас, не существовало Нгоро. Безумие МУМ в том, что физически она «здесь» и «сейчас», а интеллектуально «там» и «раньше».
