Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Толстой)
«И я заметил, что мое сообщение о порче имущества и судов во время войны произвело на него почти такое же впечатление, как и сообщение об убийствах.
„— Расскажите мне подробней, — сказал Великий Лунарий. — Покажите мне это ясней. Я не могу ничего понять.
„И тут я, хотя и не очень охотно, стал ему рассказывать историю земных войн.
«Я рассказал ему о началах и церемониях войны, о предупреждениях и ультиматумах, о построении в боевой порядок и о походах. Я дал ему представление о маневрах, позициях и бое. Я рассказал ему об осадах и атаках, о голоде и тяжелых страданиях в траншеях и о часовых, замерзающих в снегу. Рассказал о поражениях и нападении врасплох, о безнадежных сопротивлениях и о безжалостном преследовании бегущих, о трупах на полях сражения. Я рассказал, кроме того, о прошедших временах, о нашествиях и избиениях, о гуннах и татарах, о войнах Магомета и калифов и о крестовых походах. По мере того, как я рассказывал, а Фи-у переводил, селенитов охватывало все большее волнение, и они громко пищали.
„Я рассказал ему, что орудия выпускают заряды в тонну весом, которые на расстоянии двенадцати миль способны пробить железную броню толщиною в двадцать футов. Рассказал я также про мины под водой. Я описал ему действие максимовской пушки и все, что я мог вообразить себе о битве при Колензо. Великий Лунарий едва верил всему этому и часто прерывал перевод моих слов, чтобы услышать от меня подтверждение. Особенно сомнительным показалось ему мое описание людей, пирующих и веселящихся перед битвой.
„— Но, конечно, они не любят войны? — перевел Фи-у.
«Я уверял их, что многие люди смотрят на войну как на славное призвание; это поразило все собрание.
„— Но какая польза от этих войн? — спросил Великий Лунарий.
„— Какая польза! — ответил я. — Война уменьшает население!
«— Но какая в этом необходимость?
„Наступила пауза. Его голову обрызгали охлаждающей жидкостью, и он снова заговорил…“
Уже с того момента, когда в рассказе упоминается о молчании перед началом речи Великого Лунария, в приемник попадают какие-то другие волны, которые потом перебивают сигналы Кавора. Эти волны, очевидно, тоже лунного происхождения, но их настойчивое чередование с сигналами Кавора указывает на какого-то экспериментатора, умышленно старающегося перебить сообщение Кавора и сделать его неразборчивым. Сначала эти волны были короткие и правильные, так что при некотором напряжении, с потерей немногих слов, мы все же могли расшифровать сообщение Кавора; потом они стали длиннее, неправильными, как будто намеренно проводили вроде черты поперек письма. Долгое время ничего нельзя было поделать с этими нелепыми зигзагообразными знаками, потом неожиданно путаница прекратилась, оставляя несколько слов ясными, а затем опять возобновилась и продолжалась на протяжении всего сообщения, совершенно искажая его смысл. Если это действительно было умышленное вмешательство, то почему селенитам понадобилось предоставить Кавору, который не знал об искажении его сообщения, возможность продолжать свою передачу? Почему селениты выбрали этот способ, а не приостановили сигнализацию Кавора (ведь это было бы удобней и вполне зависело от них) — этого вопроса я не могу разрешить. Так, повидимому, было — и это все, что я могу сказать. Последняя часть описания аудиенции у Великого Лунария начинается с середины фразы:
„…обстоятельно расспрашивал меня о моей тайне. Скоро мы поняли друг друга, и я спросил его, почему при таких знаниях они не додумались до каворита. Я убедился, что они знакомы с ним теоретически, но считали изготовление его практически невозможным, потому что на Луне нет гелия, а гелий…“
Поперек последних букв слова „гелий“ снова легла черта. Заметьте слово „тайна“, так как на этом слове, и на нем одном, я основываю свое толкование нижеследующего послания, — последнего послания, которое, по нашему мнению, отправил нам Кавор.
Глава 26
ПОСЛЕДНЕЕ СООБЩЕНИЕ КАВОРА НА ЗЕМЛЮ
Таким образом обрывается предпоследнее сообщение Кавора. Кажется, будто видишь, как он движется в голубом мраке вокруг своего аппарата и в последний раз подает сигнал на Землю, совершенно не подозревая, какая нас разделяет завеса недоумений, не подозревая о подстерегавших его опасностях. Его несчастная потребность быть понятым всеми жестоко обманула его. Он говорил о войнах, он рассказывал о силе людей и их неразумной страсти к насилиям, об их неутомимой жажде завоеваний и их страсти к ссорам. Он сделал нашу расу предметом ужаса и отвращения для всего лунного мира, и, наконец, я убежден, у него вырвалось самое роковое признание, а именно, — что только от него одного зависела, по крайней мере, в течение продолжительного времени, возможность появления других людей на Луне. Для меня очевидно, в каком направлений заработал после этого холодный, нечеловеческий разум лунного мира. Смутное подозрение должно было закрасться в душу Кавора, а может быть, над его головой удар разразился неожиданно. С какой тяжестью на сердце он бродил по Луне, чувствуя угрызения совести за свою болтливость! Великий Лунарий, вероятно, обдумывал создавшееся положение, и Кавор расхаживал по Луне так же свободно, как и раньше. Но, очевидно, что-то помешало ему добраться до электромагнитного аппарата, после того как он отправил только что изложенное сообщение. Несколько дней мы от него ничего не получали. Может быть, состоялась новая аудиенция, где он держался более сдержанно. Кто знает?
И вдруг совершенно неожиданно, как предсмертный крик среди глубокой ночи, слетело с неба последнее сообщение, отрывок, обрывки двух фраз.
Первая:
«Я поступил безумно, сообщив Великому Лунарию…»
За этими словами последовала пауза, продолжавшаяся, может быть, с минуту. Можно предположить, что помешало какое-то внешнее препятствие. Что-то произошло… Представляю себе такую картину: ему помешали, он стоит в нерешительности среди неясной громады аппарата, в сумрачной, освещенной голубым светом пещере… внезапно бросается к аппарату, но слишком поздно… Затем торопливо переданные слова:
«Каворит делается так: возьмите…»
Затем одно слово, совершенно лишенное смысла: «лезно».
И это все.
Быть может, в последний роковой момент он хотел выразить, что все «бесполезно». Во всяком случае, мы не знаем, что стало с его аппаратом. Но что бы там ни случилось, мы не получим больше сообщений с Луны. Что касается меня, то я ясно представляю себе такую картину: облитый голубоватым светом, похожий на призрак, всклокоченный Кавор отчаянно борется в объятиях насекомообразных селенитов, они напирают на него, пищат, упрекают, быть может, даже сражаются, — шаг за шагом он отступает. От последней попытки обратиться с речью или сигналом к своим земным сородичам он вынужден отказаться и погрузился в Неизвестность, во мрак, в молчание, которому нет конца…
