Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом
Зал встретил заявление Паскевича молчанием.
— Приступим к голосованию? — неожиданно для всех предложила Наталья.
«Что она спешит?!», — я хотел встретиться с ней взглядом, но она не смотрела в мою сторону.
— Больше никто не желает высказаться? — спросила Наталья, обращаясь к залу.
В зале послышался шум, но никто не поднял руку.
— Тогда я ставлю вопрос на голосование. Есть предложение Совета: не дожидаясь нападения, самим напасть и ликвидировать банду.
— Стойте! — раздался сзади голос.
Я обернулся. Это была Вера. Она встала и пошла к трибуне. Я заметил как Наталья и Светка обменялись быстрыми взглядами.
— Люди добрые! Так что же это такое?! — Вера замолчала, справляясь с охватившим ее волнением. — Я вас спрашиваю, что же это такое? Вы хоть знаете, о чем идет речь?! Я бы хотела, чтобы вы посмотрели на то, что эта банда вытворяла, как она измывалась… Вы помните, — она обратилась к ребятам, сидевшим как и раньше, в задних рядах, — вы помните, что вы видели на заборе? Распятую! Так что, вам безразлично, что рядом с вами такое творится? Вот она говорит — не вмешиваться! — Вера повернулась, к Светке и смерила ее взглядом, — не вмешиваться! Рядом с вами убивают, насилуют, вспарывают животы, а она говорит — не вмешиваться! Да люди вы или нет?! Ты, — она повернулась к Светке, — будешь есть спокойно свой кусок хлеба, если рядом с тобою от голода умирает ребенок? Нет? Так то, что ты предлагаешь — еще хуже! Мне стыдно, что я сижу с тобою рядом! Хлопчики вы мои! — она вышла из-за трибуны и склонилась в глубоком поклоне, — до конца жизни не забудем, что вы для нас сделали. Но если кто из вас не хочет помочь сейчас, то пусть остается здесь. Мы, женщины, те, которых вы недавно освободили, возьмем оружие. Ибо совесть не позволяет нам спать, если мы, которых только что спасли от позора и насилия, будем спокойно сидеть здесь, зная, что рядом другие люди терпят муки!
Она говорила несвязно, но искренне. Я заметил, что когда она кончила, на ее глазах появились слезы.
Она села, но ее место заняла Оксана.
— А ну, все те, кого освободили вместе со мной там, на лесной дороге, и те, кто остался жить только благодаря этому, встаньте! Вы тоже так думаете, как эта… эта…
— Шлюха! — донесся из зала чей-то мужской голос.
— Ну, отвечайте! — потребовала Оксана, — кто еще так думает?! Нет? Хорошо! Садитесь! А вы? — она обратилась к девчонкам из стационара, — вы тоже так думаете, как она? — Оксана кивнула в сторону Светки, — что «моя хата с краю»? А ну, встаньте и скажите всем, что пусть катится все к чертовой матери, лишь бы мне было хорошо, лишь бы меня не трогали. Чего молчите? Я же вас всех как облупленных знаю! У вас только… это самое на уме, так же, как и вашей Светки!
— Не забывайтесь! — Наталья встала и возмущенно вперила глаза в Оксану.
— Это не я, а вы забылись! Вы забыли, как вас подобрали на дороге с ребенком. Где бы вы сейчас были, где бы валялись сейчас ваши кости, растасканные голодными псами? И вы сейчас тихой сапой начинаете вести нечестную игру вместе со своим мужем!
Зал ахнул и зашумел.
— Что такое?! — Паскевич поднялся со своего места. — Я не понимаю?!
— А что здесь понимать? Зато я вас прекрасно понимаю! Стыдились бы! И с кем вы связались? С этой, — она презрительно указала пальцем на съежившуюся на своем месте Светку. — Тут правильно кто-то крикнул из зала! Шлюхой она была, шлюхой и осталась. Здесь Вера говорила, что ей стыдно сидеть рядом. Мне тоже стыдно! И от имени остального Трибуната я требую вывода ее из его состава. Что же касается вас, Александр Иванович, то скажу вам следующее: вы прекрасный хирург, мы все на вас молиться готовы, но ради бога, не лезьте в те дела, в которых ровно ничего не смыслите! Вам захотелось покомандовать? Ну, покрасовались в генеральской форме и хватит! Покомандовали бабским батальоном и хватит! Довольно! Зачем вам лезть в Президенты? Да не надо! Не надо! — пресекла она возражения Паскевича, — ваш «адъютант» оказался слишком болтлив!
Зал все больше и больше приходил в возбуждение.
— Дайте мне слово! — поднялся со своего места Олег Зубов, один из двоих трибунов.
Оксана сошла с трибуны, уступая ему место.
— Я тоже поддерживаю предложение Оксаны о замене Светки другой кандидатурой! Но я не об этом! Я, как вы знаете, — он обращался к ребятам, сидевшим на задних скамьях, — был в десанте на танке. Мы тогда потеряли пятерых раненых. А встретились с относительно небольшой группой. Я к чему это говорю? У меня лично не вызывает сомнения то, что бандитское гнездо надо, пока не поздно, придушить! Иначе они нас придушат! Но я хотел бы, чтобы операция была хорошо продумана. Надо считать. Мы имеем чуть больше пятидесяти человек, обученных обращению с оружием. Против нас будет, по крайней мере, двести. Это надо учитывать, чтобы не понести слишком большие потери. Но это вопрос тактики и я думаю, что наш командир, — он повернулся ко мне, — все учтет. Мы ему доверяем! Не так ли? — обратился он к залу.
Зал одобрительно зашумел.
— Что же касается самого принципа, то вот что я вам скажу. — Олег помолчал минуту, собираясь с мыслями, — тут вот Дубинина начала распространяться насчет того, что дескать, нельзя вмешиваться в чужие дела. Это вроде бы противоречит нашей демократии. Чушь собачья! Если и противоречит такое вмешательство чему-то, то, в первую очередь, интересам насильников и грабителей. Им, видите ли, очень удобно такое положение, когда их не трогают на основании принципа невмешательства во внутренние дела. Все беды прошлой цивилизации шли именно из-за этого принципа. Ведь какие красивые слова придумывали: свободу, дескать, нельзя установить насильственно. Скажите, а против кого применяется насилие? Против насильника! А всякое насилие против насильника — святое дело. Воздерживаться против такого насилия — значит помогать насильнику, ждать очереди, чтобы подвергнуться насилию. Насилие — это такая зараза, которую надо выжигать каленым железом до основания, не останавливаясь ни перед чем, жестоко, без всякого сострадания. Да так, что если кому-то взбрело в голову совершить насилие над человеком, чтобы только воспоминание о том, как карается такое насилие, заставило бы его покрыться холодным потом. Я думаю, нам не следует ждать весны или нападения на нас самих. Мы тогда можем оказаться в невыгодных условиях. И последнее. У нас демократия. Но демократией надо уметь пользоваться. Если под видом демократии и под ее покровом начинают плести заговоры, то это может закончиться тем, что от нашей демократии ничего не останется.
После Олега выступили еще двое ребят из наших бойцов, участвовавших в освобождении села. Они, в общем, говорили то же, что и Олег, добавив некоторые подробности из виденного.
