Любовь, смерть и роботы. Часть 1 (ЛП) - Миллер Тим
Наш корабль был лишь в чуть лучшем состоянии. Я стабилизировала нашу высоту и позволила компьютеру выяснить, насколько сильно мы пострадали. Русская ракета уничтожила наш двигатель, а разлетевшиеся обломки разорвали главную шину данных вместе с тремя из четырёх гидравлических линий. Мы всё ещё могли летать, но лишь едва-едва, а о космическом полёте не могло быть и речи. Из-за раненых парней-разведчиков в трюме мы не могли поступить так же, как русские и катапультироваться, поэтому я оставила в покое дроссель и начала искать подходящее место, чтобы опустить мою раненую птичку.
Луна Фомальгаута — скалистый, пыльный кусок дерьма, как и большинство мест, где мы сражаемся с РКА. Она выглядела как пустыня в штате Юта, куда я отправилась в учебку, только совсем без растительности, которая была у нас там. С моим оставшимся двигателем, начинающим выкашливать свои внутренности, я не могла быть слишком разборчивой, поэтому выбрала первый попавшийся участок земли, который выглядел достаточно ровным и свободным от камней, и направила всю оставшуюся энергию, которая оставалась в потрёпанном корабле, на смягчение нашего спуска. На самом деле мы ударились о землю достаточно легко, чтобы я выпустила полозья и выполнила правильное трёхточечное приземление. То, как была расположена посадочная площадка, означало, что я должна была сделать свою последнюю посадку лицом к тому пути, которым мы пришли. Это в итоге оказалось нашей последней удачей. Посадка на полозья означала, что носовая турель всё ещё могла вращаться, а при заходе на посадку корабль встал на опоры, указывая на плато, с которого мы только что подобрали нашу разведывательную команду.
Как только мы оказались на земле, я выключила двигатель, чтобы его не разорвало в клочья. В тот момент «Тринашку» ещё можно было спасти — у неё не было двигателя и её побило шрапнелью, но уже дважды её чинили, когда она была в состоянии близком к списанию. Наша электрическая система всё ещё работала, и я послала сигнал бедствия, в то время как сержант Фишер опустил хвостовую аппарель и начал вытаскивать людей из корпуса. Но когда мой второй пилот потянулся к главному выключателю, чтобы полностью выключить корабль, я отмахнулась от него.
— Просто оставьте её включённой, пока батареи не разрядятся, — сказала я ему.
Мы были в пределах видимости плато, где полроты взбешённых русских морских пехотинцев наблюдали за нашим спуском, и не прошло и двух минут после приземления, как приёмник предупреждения об угрозе снова начал чирикать. Я взглянула на него и увидела, что на нас нацелены миллиметровые радары ближнего радиуса действия, вероятно, от русской версии наших штурмовых ракетных установок «МАРС». Одна из них могла взорвать то, что осталось от "Счастливой Тринашки", но мы были на пределе их эффективной дальности, а на моём корабле всё ещё была система противодействия. Я перевела систему в автономный режим и встала с кресла.
— Сержант Фишер и лейтенант Дентон, заберите отсюда десантников и укройтесь где-нибудь.
— Принято, мэм, — сказал лейтенант Дентон. — Каков план?
— Вы ждёте эвакуационных птичек и сидите тихо. Я запрыгну в кресло стрелка и прогрею пушку. Двигаемся. Бегом марш!
— Ну нужно геройствовать, мэм, — сказал сержант Фишер снаружи корабля. — Мы все пойдём в укрытие, и возьмём несколько винтовок из арсенала.
— Я уйду, как только в пушке кончатся снаряды. А теперь двигайтесь и держитесь подальше от корабля. Спасательные птички не доберутся сюда раньше русских, и я запущу самоуничтожение перед тем, как уйти.
Я жестом велела лейтенанту Дентону покинуть кабину и забралась в кресло наводчика, чтобы взять на себя управление носовой турелью корабля. Я даже не успела пристегнуться, как снова прозвучало предупреждение об угрозе, и пыль на плато в миле от нас взметнулась от запуска пары ракет.
Вы можете подбить Осу с помощью штурмовой ракеты, но это должен быть удачный выстрел. Эти ракеты предназначены для использования против наземных укреплений и крупных биологических целей, таких как Лэнки, а не быстроходных десантных кораблей со сложным электронным боевым комплексом. Даже находясь на земле, Оса — нелёгкая цель для оператора ракеты. Глушилки поразили головки самонаведения приближающихся ракет, они потеряли цель и взорвались в скалах, прежде чем пролетели половину своего пути. Русские попробовали ещё раз, на этот раз тремя ракетами, но то, что они стояли на месте, просто сделало помеховый комплекс моего корабля ещё более эффективным, и они потеряли цель почти сразу, как только вышли из пусковых контейнеров.
Линия прицеливания работает в обе стороны. Я подключила шлем к пульту управления наводчика, выкрутила увеличение прицела на максимум и откинула большим пальцем предохранительную крышку на ручке управления огнём. Затем я отплатила им тем же.
Носовая турель Осы — это трёхствольная двадцатипятимиллиметровая пушка, которая стреляет безоболочечными снарядами с темпом одна тысяч двести выстрелов в минуту. С расстояния в милю, взрывы от попаданий снарядов выглядели так, словно на линии хребта родилась цепь крошечных извергающихся вулканов. Я удерживала спусковой крючок около пяти секунд и водила стволами по гребню слева направо. Последующих ракетных выстрелов от русских не последовало.
Моя стрельба из пушки дала нам около пяти минут. Я потратила это время, чтобы стереть данные из памяти корабля, сделав её такой же пустой, какой она была в резервном ангаре. Механизм самоуничтожения разнесёт корабль на мелкие осколки, но иногда он не срабатывает должным образом, и нам всем было приказано провести лоботомию наших птичек, если мы бросим их на вражеской земле. К тому времени, как я закончила, русские снова набрались храбрости, начали стрелять в нас, на этот раз из ручного стрелкового оружия. Я снова заняла место в кресле наводчика и стала стрелять очередями по вероятным укрытиям. Мой экипаж покинул корабль и занял позицию в нескольких сотнях метров позади птички, вне линии огня. Русские жаждали крови, и, если бы им удалось обойти зону, прикрытую моей орудийной башней, они бы всё равно всех нас прикончили.
В течение следующих десяти минут это была дуэль — моя автопушка против их винтовок и пистолетов. Каждый раз, когда я замечала движение на каменистой равнине перед собой, то давала короткую очередь по этому месту. Я не знаю, скольких из них я на самом деле убила, но я не убила достаточно, чтобы обескуражить остальных, потому что они продолжали приближаться, и их огонь становился всё более точным. «Оса» сотрясалась от ружейного огня, но некоторые из винтовок были заряжены бронебойными зарядами, и бронированное стекло кабины начало разваливаться под кумулятивными ударами. У одного из русских была крупнокалиберная противотанковая винтовка, и первый выстрел этого зверя прошёл прямо через середину моей центральной панели в кабине и пробил кресло пилота, в котором я сидела, пока мы не приземлились. Я присела на корточки за передней панелью и продолжала отстреливаться, посылая и посылая в них разрывные снаряды и наблюдая, как счётчик боеприпасов опускается до трёх, а затем и двух цифр.
Когда один из их выстрелов попал в меня в первый раз, я даже не поняла, что в меня попали. Я просто почувствовала, как что-то мокрое стекает по моей правой руке и капает с кончиков пальцев, и когда я оторвалась от прицела, чтобы посмотреть, что это, я увидела, что что-то промелькнуло через рукав моего лётного комбинезона. Пока я смотрела на свой намокающий рукав, очередная вспышка огня, наконец, полностью разрушила переднюю панель, и я получила осколок в ту же руку, почти в локоть. Это было чертовски больно.
Я предполагаю, что они поняли, что попали в меня, когда я не сразу открыла ответный огонь, потому что в этот момент огонь противника усилился. Я думаю, что каждый русский, оставшийся живым между этими камнями, начал стрелять по кабине «Счастливой Тринашки». В любом случае, у меня почти не осталось снарядов, поэтому я выскользнула из кресла стрелка и упала на пол, а стрелки и вольфрамовые дротики из русских пушек взорвали кабину прямо над моей головой. Я пробралась через открытый люк и закрыла его здоровой рукой. Звук выстрелов по ламинированной брони звучал как град, ударяющийся о оконное стекло.
