Феликс Дымов - Полторы сосульки (Сборник фантастики)
— Ага, разоблачили? — Ралль привлек девушку за плечи, ткнулся лбом в теплые волосы. — Я каждый раз после встречи с тобой руки осматриваю: нет ли новых порезов…
— Ну, тебе грех жаловаться, заинька, ты мое счастливое исключение. Я только и делаю, что шипы втягиваю да острые грани от тебя отворачиваю. — Линка смешно выпятила задорный подбородок. И сразу же посерьезнела: — Ты хоть понимаешь, что мы любим друг друга?
— Ну, Линушка, не мы первые.
— А ты на других не смотри. Тоже мне любовь — на сотню умников нашего института и одного ребенка не приходится!
— Так ты решила из меня Адама сделать? Боюсь, не выйдет. И потом, один перевоспитанный ничего не решает. — Он подул ей в волосы, потерся щекой. 'Похоже, ссоры снова не избежать. Что-то они участились. Это уже не первая. Но не дай бог, если последняя! Хорошо бы и этой встрече окончиться не хуже предыдущих. От Линки можно ждать чего угодно. — В конце концов, я отношусь к тебе как все!
— А нравишься мне, между прочим, именно тем, что не похож на всех. Не до конца похож… Хоть и боишься в этом признаться, тянешься за остальными. Ты больше мой, чем их…
— Опять ты за свое. Не надоест тебе самокопание…
— Я же не могу, как вы, поставить проблему любви в лаборатории. На бедном Кешке.
— Мы не занимаемся стандартными психическими реакциями.
— Жаль. Представляешь влюбленного нетопыря, а? Смешно. А главное — нестандартно!
Вот сейчас, сейчас, торопил развязку Ралль. Еще слово-другое, еще минута-две — и они уйдут друг от друга расходящимися амплитудами ссоры. Сейчас. Еще слово — и конец.
Однажды они уже сидели так, в тихом ресторанчике на Невском. Столик на двоих здесь понимали буквально: одно ребро столешницы вогнутое, другое выпуклое, третья неизбежная сторона вообще завивалась улиткой. По залу бесшумно сновали приветливо-безразличные роботы-официанты в белоснежных рубашках и немнущихся брюках. Скрытые вентиляторы нагоняли из кухни синтетический шашлычный чад.
— Нравится тебе здесь? — спросила Линка.
— Несколько часов посвящать еде, среди других жующих? Довольно унизительный возврат к природе…
— На людях веселее.
— Если не думать, куда деть руки.
— Твой шеф занял бы их раскуриванием трубки.
— Которая, в общем, так же уместна, как этот искусственный дым: мясо жарят дистанционно, а чадят отдельно, для экзотики.
— Брюки на роботе тоже условность. Как и все его человекоподобие. Проще было построить тележку с манипуляторами.
— В Каунасе я заходил в охотничью корчму. Шкуры на стенах. Скобленные добела столы. Деревянные ложки.
— А по лавкам — «охотнички» в черных пиджаках и галстуках-бабочках, правда? Помню. Нелепо, хотя и красиво. Впрочем, насколько мне известно, шкуры там искусственные.
— Дожили! Возрождаем то, что давным-давно утратило смысл.
— А ты полагаешь, ваша ужасная рациональность всегда осмысленна?
— Что ты имеешь в виду?
— Например, хвост общего любимца лаборатории Мими. Почти натуральный мышиный цвет из дымчатого стекловолокна. И нулевая полезность…
— Кстати, нам не подали меню. Позвать официанта?
— Весьма кстати. Но мы не торопимся.
Из вазы посреди стола показалась горстка сине-розовых, сморщенных, каких-то озябших бутонов сирени и с мультипликационной быстротой распустилась на глазах — будто каждым соцветием выстреливали. Верх гостеприимства, возгонка цветов каждой паре. А вспомнишь, как заряжают букет, как подстерегают подходящий (с точки зрения невидимых наблюдателей!) момент, как лупят бедное растение токами или вспрыскивают химией — и снова становится неловко и тоскливо… Все автоматизировано, подогнано, подобрано. Поневоле коробит: мы ведь люди, не роботы!
Линка зарылась лицом в свежую влажную гроздь:
— В старину, говорят, цветок из пяти лепестков приносил счастье.
— Ну, при возгонке все цветы один в один отштампованы. Ты ведь знаешь…
— Лучше бы не знать. — Линка понюхала букет, сморщила носик и отодвинулась.
Ралль повел рукой по ребру столешницы. Линка повторила его движение на своей стороне. Руки встретились.
— Как хорошо, что, несмотря на прогресс, две линии по-прежнему пересекаются, — заметила 'Лина.
— Даже такие разные, — подхватил Ралль. — Моя сторона вогнутая — словно мир молча замыкается вокруг. Зато твоя выпуклая, открытая — ты ведь сама излучаешь!
— Раньше девушкам говорили: «Ты мое солнышко!» Нынче — «Ты моя выпуклая!» И все равно жить интересно, правда?
Ралль лихо крутнул пальцем по извиву столешницы.
— Гиперболическая бесконечность. Похожая на ту взаимную разомкнутость, которая была до нашей встречи и наступит после…
— Как ты умеешь все запутать и утопить в словах! Почему бы не сказать проще: «Давай расстанемся»? Не прибегая к иносказаниям?
— Я же совсем не об этом, я о третьей лишней стороне. Необходимое заставляет думать о сиюминутном, лишнее — о перспективе, замечаешь? Толчок новым мыслям…
— Меня иногда тошнит от вашей беспрерывной оригинальности. Ни словечка попросту, все с шарадой да с заумью… Оставьте хоть что-нибудь роботам: посмотри, куда вы их загнали! — Лина кивнула в сторону кухни.
Повинуясь ее кивку, приблизился официант, склонился с блокнотиком в руках.
— Нет-нет, мы уходим. Спасибо.
Лина шумно поднялась. Робот галантно отодвинул стул.
У него даже пальцы белеют, подумал Ралль. Может, неправда, что они — автоматы?
— Не провожай меня, — бросила Лина в сердцах.
В тот день он впервые почувствовал собственное сердце…
Из воспоминаний Ралль вынырнул так же неожиданно, как и окунулся в них. В уши впился противоестественно, вызывающе ровный Линкин голосок:
— …так искусно боролись против эгоизма, что проморгали незащищенность человека перед обществом. Раньше боялись вторжения в личность, подавления ее другой, более сильной. Естественной защитной реакцией каждого был собственный эгоизм. Теперь прятаться не от кого. Мы все нараспашку. И общество постепенно размывает личность…
Ралль не сразу включился и наудачу возразил:
— Психологи ничего подобного не замечают.
— А что вы замечаете? Глобальные проблемы? Взгляни на своих бородатых друзей. Им все дано. И все дозволено. А им скучно, их ничто по-настоящему не волнует. Возрастом, понимаешь, не вышли…
Ралль обернулся. На краешке подоконника, свесив ноги на улицу, сидела розовая после игры Маргарита и независимо раскачивала гермесками.
— Лина! — предостерегающе произнес Ралль.
