Сергей Синякин - Операция прикрытия
— Ничего себе, — сказал смуглолицый, похожий на южанина зэка, задумчиво покачивая головой. — Это что же такое было? Вроде ведь и не стрелял, а самолет горит!
Чадович огляделся по сторонам, поднял маленький воротник телогрейки, словно он мог согреть его замерзающую шею.
— Пошли в барак, мужики, — сказал он. — Не нравится мне все это. Может, это какая-нибудь секретная машина испытывалась, а мы все видели. Теперь хрен воли дождешься!
Самое интересное, Криницкий с ним полностью был согласен. Он даже выругался про себя: надо ведь, как не повезло, меньше двух лет ему оставалось, меньше двух лет!
Вечером он познакомился с остальными обитателями спецбарака. У смуглолицего зэка была странная, но запоминающаяся фамилия — Халупняк. Звали смуглого и того хлеще — Арнольдом. Перед войной он работал на Домбае инструктором по альпинизму, войну прошел в горнострелковом полку, был среди тех, кто оборонял знаменитый Марухский перевал, за всю войну ни разу не был ранен, а вот после войны удача от него отвернулась. Не надо было домой трофейный «вальтер» привозить. И грозить директору турбазы, имеющему друзей в компетентных органах, тоже не стоило. Арнольда задержали, при обыске у него нашли «вальтер», и дело о покушении на террористический акт в отношении представителя власти, каковым оказался директор турбазы, получилось на славу.
А четвертый зэка Криницкому не понравился. Был он темный, словно копченый, и неопределенного возраста. Разговаривал мало, а о прошлом своем вообще не рассказывал. Звали его Алексеем Матросовым, родом он был, по его собственным словам, из станицы Динской Краснодарского края, а о причинах, которые привели его в лагерь, вообще ничего не было известно. Да и рождение его на юге тоже вызывало определенные сомнения. Криницкий южан видел, говор у них был совершенно другим.
Когда Криницкий спросил прямо, за что он сидит, Матросов презрительно дернул щекой, коротко хмыкнул и сказал:
— За дело.
Уточнений не последовало.
Так же непонятно было, кем Матросов был до войны и где он был в войну. Сам Матросов от ответов на эти вопросы довольно ловко ушел, а настаивать на ответе было неудобно.
— Полицай, — прищурясь, определил Чадович. — Или власовец. Просто так четвертной не дают. Значит, замарал лапы по самое «не хочу».
— Подождем с выводами, — вздохнул Криницкий. — Знаешь, как оно, Юра, бывает? Думали, что гусыня, а яйца не несет.
С Чадовичем они уже были на «ты».
Вечер был посвящен спорам о дневном событии. Криницкий отстаивал свою точку зрения, что наблюдалось испытание новейшего дирижабля.
Чадович тоже соглашался, что диск являлся дирижаблем, только не советским, а американским. Нарочно он прилетел или занесло его воздушными течениями на территорию страны, это оставалось неизвестным, вот самолеты по нему вели самую настоящую стрельбу, только дирижабль оказался вооружен каким-то атомным оружием, которое позволило ему легко расправиться с нападающими самолетами.
— У них столько лет войны не было! — горячился Чадович. — А после войны им все остались должны. Жируют американцы, они на научные исследования могут выкладывать столько же, сколько вся Европа в ее нынешнем состоянии. А тут еще и усилились, они ведь половину Европы обобрали, все современные крупные ученые сейчас в Америке работают — кого увезли, а ведь кое-кто и добровольно уехал.
Арнольд презрительно улыбался, не соглашаясь с обоими. Потом все-таки заметил:
— Нам-то какая разница? Можно подумать, что меньше сидеть придется.
Матросов вообще отмалчивался. Ложиться было нельзя, за дневную расслабленность можно было запросто угодить на недельку-другую в барак усиленного режима, туг даже попадание в особую команду провинившегося спасти не могло. Поэтому Матросов сидел на корточках у окна, и по тому, как уверенно и остойчиво он сидел, Криницкий понял, что лагерный опыт у Матросова едва ли не больше, чем у него.
Наконец Матросов не выдержал.
— А если этот диск не наш и не американский? — поинтересовался он.
— А чей же он еще может быть? — удивился Чадович.
— Марсиан, — сказал Матросов.
На него уставились с недоумением, а Матросов неожиданно начал рассказывать им о марсианских каналах Скиапарелли, о наблюдениях Марса астрономами Тиховым и Воронцовым, потом неожиданно принялся пересказывать роман немецкого писателя Курта Лассвица «На двух планетах», в этом романе утверждалось, что технически превосходящие нас марсиане давно уже обосновались на земных полюсах и основательно готовятся к захвату Земли, чтобы использовать ее полезные ископаемые для нужд своего общества.
Потом разговор постепенно перешел на различные загадочные происшествия, которых на Земле пока еще хватало, с этих загадочных историй вновь переключились на литературу, но теперь уже вспоминали Алексея Толстого с его «Закатом Марса», который публиковался до войны в журнале «Красная новь» еще в одна тысяча девятьсот двадцать втором году, потом про марсианский роман Герберта Уэллса, в котором на Землю нападали треножники с тепловыми излучателями.
Криницкого клонило в сон, вполне вероятно, что именно поэтому в его память врезался неожиданный рассказ Чадовича. Тем более что рассказывал белорус прямо рядом с ним.
— Работали мы тогда в верховьях реки Вилюй, — сказал Чадович. — Места там гиблые, среди местных жителей ходили слухи, что именно там скрывается вход в адские подземелья. Название местности тоже за себя говорит, красивое такое название, Елюю Черкечех, что в переводе с тамошнего означает «Долина смерти». Якуты народ практичный, уж если они дали местечку такое название, то можешь поверить — заслуженно.
Местные жители эти места за сто верст обходят, а нам куда деваться, мы люди подневольные, маршрут разведки прямо через эти места проходит. Проводник у нас был якут, Николой его звали, так он рассказывал, что есть в тундре место, где из земли выступает приплюснутая арка, а под ней в земле находится множество железных комнат, там, как он рассказывал, даже в самые лютые морозы тепло. Как Летом. Только, говорит, ночевать там нельзя. Охотники в непогоду там ночевали, но потом шибко болели, а если несколько раз ночевали, быстро умирали — болели очень, волосы у них выпадали, кожа красная становилась, и кашляли перед смертью сильно.
Неподалеку от нее, рассказывал Никола, есть выступающая из мерзлоты красная полусфера, похожая на половинку огромного мяча, она выступает из мерзлоты так, что в нее можно верхом на олене въехать. Огромная такая полусфера.
И еще говорил он, что есть там железная труба, прикрытая крышкой. Иногда эта крышка открывается, и из земли вырывается пламя, потому что под землей живет сеющий заразу и кидающийся огненными шарами исполин Уот Усуму Тонг Дуурай, что в переводе с якутского, между прочим, означает «Преступный пришелец, продырявивший землю и укрывшийся в глубине, огненным смерчем уничтожающий все вокруг».
