Александр Абрамов - Все дозволено. Роман
— Вот отсюда они перемещают силурийские мхи и высаживают эвкалиптовые аллеи,- заметил Алик и покраснел, встретив одобрительный взгляд Библа. Догадка была верной, хотя и не объясняла, какая польза от этого голубокожим, загнанным в безлесные и бестравные пластиковые пещеры Голубого города.
— Может быть, им приказывают?
— Кто и зачем?
— Гадания отставить!-вмешался Капитан со своей излюбленной репликой.- Я думаю,что наше путешествие уже кончается. Узнаете, Библ?-Он указал на темный проход за многоугольным и многоцветным пересечением таких же движущихся эскалаторных лент.
А в туманной его глубине уже просматривался шагавший навстречу им человечек в лазурной куртке.
— Здравствуйте, все четверо,- произнес он по-русски с чисто московским говорком,- Кэп и Библ, Малыш и Алик.- И, заметив невольное удивление гостей, тут же добавил:-Не удивляйтесь, мы уже научились вашему языку. Может быть, еще будем делать грамматические ошибки,применять слова не в том их значении, но намного реже. Теперь мы уже знаем, кто вы, ваши цели и осведомленность Координатора о вашем присутствии.
— Шлемы?-многозначительно спросил Капитан.
— Шлемы,- подтвердил их знакомец.
— А сколько вас?
— Четверо, как и вас.
— Идеальные условия для контакта. Равенство сторон, преодоленный языковой барьер и взаимная заинтересованность,- заметил Капитан и пошел за голубым человечком. Следом двинулись и остальные.
«Цирковой» манеж был все тот же, только амфитеатр исчез, сузив пространство до иллюзорной комнаты с двумя полукружиями противостоящих друг другу прозрачных кресел. Их окружала внутренность лимонно-желтого шара без дверей и окон — даже входа в темный отсек уже не было. Невидимый источник чуть подкрашенного лазурью света не раздражал, а, казалось, даже смягчал назойливую яркость интерьера.
— Я- Друг,- сказал их знакомец, усаживаясь.- Мое имя непроизносимо по-вашему, а их- произносятся.- Он указал поочередно на усевшихся рядом:-Это Фью, Си и Ос.
«Совсем птичьи созвучия»,- подумал Алик, а Капитан сказал:
— Наши вы уже знаете. Кстати, не понимаю почему. Разве шлемы не чисто лингвистический инструмент?
— Шлемы принимают и передают всю накопленную вами информацию. Мы ее процеживаем, отбираем существенное и закрепляем в блоках памяти.
— Значит, вы знаете о нас больше, чем мы о вас. Тогда вопросы задаем мы. Каковы отношения между двумя группами гуманоидов, определяющих цивилизацию вашей планеты?
— Никаких. Гедонийцев, как вы их называете, видят только немногие, да и то в регенерационных залах.
— Что вы знаете о гедонийцах?
— Немного. То, что они бессмертны, а мы нет. То, что наш труд служит им, питает и дает радость жизни.
— Давно?
— По вашему счету пошло уже второе тысячелетие.
— И никогда ни у кого из вас не возникало чувство протеста?
— Против чего?
Вмешался Библ:
— Против рабовладельческого,паразитирующего общества. Фактически уже можно говорить не столько о двух биологически различных типах человека, сколько о двух социальных группах: творческой, производящей, и паразитической, потребляющей. Неужели вам незнакомы категории социальной справедливости и социального протеста?
После тихого пересвистывания голубых курток слово взял Фью, более удлиненный, плоский и большеголовый, чем остальные. Он говорил по-русски так же чисто, только медленнее и отчетливее.
— Биологическое здесь важнее социального. Мы созданы для одного, но по-разному.Одно- это наслаждение жизнью,разное- в понимании такого наслаждения. Мы наслаждаемся самим процессом труда, они- его производными. Мы и они, как стенки и дно одной чаши, как две дуги, образующие круг нашей цивилизации.
— Дуги могут быть разными. Короткая нижняя поддерживает длинную верхнюю. Снимите вершину- основание останется. Уберите опору- вершина обломится. То же и в примере с чашей. Срежьте верхнюю часть- получите дырку со стенками, а в нижней еще уцелеет и содержимое. У вас без гедонийцев будут и жизнь, и радость труда, и его производные. А отнимите у них ваш труд — они потеряют всё: и радость жизни и саму жизнь.Неужели мысль об этом никогда не приходила вам в голову?
Воцарилось молчание, долгое и, как показалось Алику, скорее встревоженное, чем недоумевающее. Потом тихое пересвистывание с какой-то новой, взволнованной ноткой, и только затем последовал ответ Фью, в котором Алик опять подслушал не столько нерешительность, сколько испуг.
— Разве можно изменить неизменное и незыблемое? Почему вы тогда не спрашиваете нас о возможности погасить солнце или высадить сад на месте черной пустыни? Мы никогда ничего не переосмысливали и не перестраивали. Всё мы получили готовым: готовую планету, готовые пространственные фазы, готовую технологию.От нас потребовалось только управление,продиктованное программой, и смена поколений. Мысль о возможности изменить что-либо принесли вы, и для того, чтобы обдумать ее, нужно не только время. Нужны смелость ума, сила воображения и логика выводов.
— Хорошо,- согласился Библ,- оставим эту мысль созревать и расти. Но она рождает другую. Почему вы обманываете Координатор? Ведь это тоже протест, объединивший не двух и не трех человек. И скажем точнее: ведь это тоже попытка изменить неизменное и незыблемое.
На этот раз Фью ответил уверенно и без пересвистывающей подсказки:
— У нас нет физического бессмертия и сменяемости циклов сознания. Мы рождаемся, стареем и умираем со всеми биологическими изменениями организма. Но при рождении каждому из нас вживается в мозг особая электродная сеть, как некий механизм связи с Координатором. Связь, постоянная и действенная от рождения до смерти, контролирует учебные и трудовые процессы и сохраняет стабильный демографический уровень.Я прибегаю к вашей терминологии и надеюсь,что вы меня поймете.То, что вы называете любовью, есть и у нас. Есть пары, но нет семьи и потомства. Это первая задача вживленных электродов. Дети рождаются в особых колониях у специально отобранных для этого «матерей». Вам, вероятно, известно, что в ядре любой клетки человеческого организма заключены все его наследственные признаки? Такое ядро, безразлично где взятое- в крови, коже или слизистых оболочках,- извлеченное из «отцовской» клетки и трансплантированное в организм «матери», сохраняет все наследственные свойства «родителей». Это вторая задача электродов по стабилизации демографического уровня города. Третья определяет предел работоспособности. У одних он наступает к сорока годам, у других к пятидесяти- я беру опять же вашу систему счета. Симптомы понятны: понижается скорость реакций, уровень внимания, быстрота действия. В таких ситуациях электроды мгновенно прекращают деятельность организма, а тело поступает в атомные распылители. Аналогичен финал и несчастных случаев, какие возможны в блоках телепортации и плазменных реакций.В регенерационные залы направляются лишь технологически особо ценные экземпляры.
