Андрей Быстров - Лезвие вечности
Беляев. Вы утверждаете, что видели, как он выстрелил в безоружного человека, в одного из тех, с кем приехал, хотя рядом находились двое вооруженных людей?
Антон. Не знаю. Я испугался очень. Может, он стрелял в налетчика, но промахнулся.
Беляев. Что было дальше?
Антон. Много стрельбы. Из дверей кто-то палил, меня ранили. Бонд выскочил на балкон, Левандовский упал в кресло. Я не соображал, что происходит. Потом завыли милицейские сирены, и появился Бонд. Он уволок с собой Левандовского.
Беляев. Что значит «уволок»? Поясните. Левандовский был ранен?
А н тон. Не знаю. Бонд поднимал его из кресла, что-то говорил насчет того, что надо торопиться. Левандовский ответил, что он, мол, не преступник и милиция ему не страшна. Тогда Бонд сказал, что он нужен ему, он почти силой утащил Левандовского.
Беляев. Он сказал, что нужен ему? Так и сказал?
Антон. Да вроде бы…
Кондратьев выключил диктофон.
– Это все? – Генрих Рудольфович приподнял брови.
– Нет, допрос длился дольше. Но остальное – мелкие детали, пережевывание одного и того же.
– И что прикажешь с этим делать? – Бек опрокинул очередную рюмку виски.
– Разве не любопытные факты?
– Мне кажется, что на два вопроса они не дают ответа. Кто перестрелял моих людей и где Градов?
– Подождите. – Кондратьев поднял руку. – Есть еще одна пленка – фрагмент допроса Левандовского.
– Столь же полезный?
– Послушайте…
Полковник зарядил диктофон новой кассетой, перемотал ленту.
Беляев. Он представился вам как Мищенко?
Левандовский. Да, Мищенко Владимир Геннадьевич, старший научный сотрудник музея. Так он назвался в машине, перед тем как мы с ним и с Костровым поехали за стилетом на дачу Калужского.
Беляев. Сотрудник какого музея?
Левандовский. Научно-исследовательского музея имени Щусева.
Беляев. Но ведь это архитектурный музей. Вас не удивило, что его сотрудник проявляет интерес к древнеегипетскому стилету?
Левандовский. Но ведь это не узкопрофессиональный интерес. Костров сказал, что Мищенко – его старый знакомый, которому он хочет показать стилет. А какому музею Костров хотел подарить стилет, я не знаю.
Беляев. Гм… Ну хорошо. По нашим сведениям, когда Мищенко пытался увезти вас с дачи после перестрелки, вы отказывались ехать с ним. Правильно?
Левандовский. Да.
Беляев. А потом Мищенко сказал: «Вы нужны ему». Что он имел в виду?
Левандовский. Сначала я не понял. Он силой втолкнул меня в свою машину.
Беляев. Какая у него машина?
Левандовский. Иномарка. Я в них не разбираюсь. Цвет вроде бы коричневый… Номера я, разумеется, не запомнил.
Беляев. Так. О чем вы говорили в машине?
Левандовский. Мищенко расспрашивал меня о том, что произошло на даче. Эти события его, знаете ли… Да они кого хотите перепугают до полусмерти. Но что я мог ему сказать?
Беляев. А о стилете вы не говорили?
Левандовский. Немного. Ему, как вы понимаете, было не очень-то до стилета, да и мне тоже.
Беляев. А что, этот стилет представляет значительную ценность?
Левандовский. Да нет… Костров купил его в Каире за сорок фунтов… Думаю, если бы Мищенко увидел его, сразу понял бы, что эта вещь не для музея. Я говорил Кострову, что предлагать такую вещь музею не стоит, но он, видимо, хотел узнать и мнение Мищенко. Он был дилетантом, Костров. И очень ему хотелось, чтобы в музее демонстрировался его дар. Вот… А потом Мищенко довез меня до дома и уехал.
Кондратьев остановил запись и посмотрел на Бека.
– Значит, Мищенко Владимир Геннадьевич… – протянул тот.
– Да, – кивнул полковник. – Только вот в чем загвоздка. Научного сотрудника с такой фамилией в Музее имени Щусева нет. Более того, из всех проживающих в Москве Мищенко лишь двое Владимиров Геннадьевичей, и оба не подходят ни по возрасту, ни по описанию.
– Ты пришел мне загадки загадывать? – разозлился Бек.
– Мы знаем не столь уж мало, – сказал Кондратьев. – Знаем, что лже-Мищенко – парень не промах. Знаем, что он оказался на даче в то самое время, что и Градов, и принял активное участие в перестрелке. Если это случайное совпадение, я съем свою парадную фуражку. Мы располагаем подробным описанием внешности лже-Мищенко. Со слов Антона и Левандовского составлен фоторобот – в основном стараниями Антона, Левандовский сильно путался. В общем, если мы его найдем, он доставит вам Градова на тарелочке с голубой каемочкой.
– Но они вроде ехали за каким-то стилетом. Полковник пожал плечами.
– Да, за какой-то дребеденью ценой в сорок фунтов. Ежу понятно, что это предлог, а организовал все лже-Мищенко. Недаром он потом старательно вешал лапшу на уши Левандовскому! Перетрусил, ха! Да если бы перетрусил, удрал бы сразу, позабыв и о Левандовском, и о маме родной! Разве трусы ведут себя так, как он на даче?
– А зачем он вообще потащил с собой на дачу Левандовского и этого… Кострова?
– Кто его знает, какие у него были соображения. На пустом месте гадать, конечно, можно, но это занятие скорее для астрологов.
– Ладно… Иди пока, а пленки оставь, послушаю на досуге. Кстати, Беляев – твой человек?
– Нет, – с сожалением в голосе ответил полковник. – Мой человек только сделал копии записей.
– Понятно… Такая работа тем более нуждается в вознаграждении… На секретере два конверта. Тебе потолще, ему потоньше.
– Спасибо, Генрих Рудольфович. – Денежная тема, как правило, заставляла полковника смущаться.
– А что по отпечаткам пальцев? – спросил Бек напоследок.
– Разбираемся, их на даче воз и маленькая тележка. Может, и повезет, если кто где засвечен.
Попрощавшись, полковник ушел. Он намеренно не упомянул о ночном нападении на охранника, так как эта деталь еще больше запутывала и без того мудреный узел, а Беку, в сущности, ничего не давала.
Генрих Рудольфович с озадаченным видом потер ладонью лоб, взялся было за бутылку, но пить передумал.
Итак, Мищенко, он же Джеймс Бонд, крутой мужик на иномарке, умеющий здорово драться и стрелять. Кто он – некое хитроумное прикрытие в игре Градова или новый персонаж, ведущий собственную игру? В любом случае хорошо бы с ним потолковать.
Бек почти не сомневался, что ни Кондратьеву, ни следователю прокуратуры Беляеву, ни прочим представителям властей удача не улыбнется – уж очень все кучеряво завернуто. Нужно продолжать собственное расследование.
Генрих Рудольфович поднял трубку внутреннего телефона.
– Я вызывал Котова, – пробасил он. – Пришел?
– Да, Генрих Рудольфович.
– Пусть войдет.
