Елена Грушко - Картина ожидания
До Веры донесся его перепуганный вскрик: нет, он не расшибся бы, деревья и травы не допустят такого, но он смертельно испугался своего святотатства… Однако Вера тотчас простила его. Пашка совсем недавно среди зеленых зайцев, да и молитва окончена - день подступает, ждут дела.
Птицы спархивали с вершин, звери спускались степенно, только шалые бурундуки наперегонки с зелеными зайцами съезжали по скользким длинным иголкам, а кедры все качали и качали Веру, ревниво не желая отдать ее всполошенным нянькам-березам. Ну а те, заполучив ее все-таки, затеяли переплетать косы, омывать росой, пока Вера нетерпеливо не спрыгнула наземь и не убежала от назойливой их суетливости.
Она спешила к дубу Двуглаву. Еще сквозь сон слышала она нынче его стоны: столетние корни мозжат! - но Юрка не велел ей никуда идти, сам поднялся до свету и сходил успокоил старика, посулив, что Вера явится тотчас после утренней молитвы, а ночью тревожить ее не след… Как всегда, при одном воспоминании о сыне сердце Веры наполнилось счастьем и болью: сын вырос, уже не уследить было взором за полетом его мечтаний! И порою, гладя на него искоса. Вера видела в его ясном сердце две огненные стрелы: свою, пущенную из глуби речной, из тишины лесной, из вышины горной, - и стрелу того, другого человека, без которого не было бы Юрки, - нацеленную из мелководья улиц, из рева бегающих и летающих машин, из подземелий городских домов. Ох, как томилось там когда-то ее сердце, как просило красоты и тишины, как надрывался ум, не в силах постичь непостижимое - и в то же время понятное всем другим людям! В конце концов она ушла и унесла в себе сына, однако же зная при этом, что он вечно будет распят на перекрестье двух стрел: материнской и отцовской…
Деревья беспрерывно кланялись ей. Вера еле успевала отвечать. Но можно ль было хотя бы не кивнуть, не глянуть приветливо! Обидятся смертельно, зачахнут! Вот вчера - забылась, не коснулась верхушки травы Петров Крест, желтоцветной, многомудрой, и сегодня та, оскорбившись, уже перешла куда-то в иное место, а меньше чем за полверсты и не ищи ее, не надейся.
Ладно, вот приедет вечером Юрка, Вера сразу зашлет его послом к траве, чтобы замирил их.
Путь ее лежал сквозь благоуханный дым весеннего цветения, сквозь осеннее полыхание гроздьев лимонника, по утренней росе и ночным травам, цветущим огнем: Черной Папороти, Царь-Царю, Льву, Голубю - и ей надо было призадуматься, чтобы вспомнить: а что нынче, какой день и час по людскому счету?.. Здесь дремало Время. Она видела, как в Юркином лице, после возвращения из города, с вечера до утра вершилось медленное обратное движение часов и дней, словно облака плыли против ветра. Но ветер был - неизбежность. Утром мальчик Юрка неизбежно уходил - и до вечера, пока он пребывал в Городе, прожитые часы и дни возвращались к нему, к юноше Юрию, наверстывая упущенное, ибо в Городе-то Время не дремало и летело по ветру.
Ох, знала, знала Вера, что ускачет на свои дальние дороги ее длинноногий, ускачет когда-нибудь! И чашу жизни своей горько-сладостной будет пить взахлеб, и выпьет её до дна, - но и на закате останется томим тою же, тою жаждою, которая томит его ныне, в рассветных юности лучах.
Но вот впереди призывно замахала всеми своими листками трава Былие, что образом своим напоминает человека и растет под дубьем, а Двуглав при виде Веры издал болезненный скрип.
Зеленые зайцы Юркины, всю дорогу путавшиеся в ногах, смирно сели поодаль на задние лапки, сложив передние на пушистых животиках. Почтительно затаили дыхание: вот так дуб! Вот так старец!
Вера низко поклонилась. Дуб кряхтя ответил.
– Ну что, старый? - спросила Вера. - Неможется тебе? Дай погляжу.
Дуб тяжело напрягся и, стеная, осторожно вынул из земли один из своих узловатых корней, протянул Вере. В лицо ей сыро, стыло дохнуло из недр.
Двуглав длинно, скрипуче вздыхал, сотрясаясь всем туловом от жалости к себе, а Вера, прижимаясь к нему лицом, тихо мурлыкала, что всему, мол, свой черед, и надо терпеть старость, как претерпел когда-то, во времена достопамятные, юность, а потом и зрелость. Во всем разлито блаженство: в рождении и росте, цветении и увядании…
Зеленые зайцы покачивались зачарованно в такт ее словам.
Двуглав плаксиво намекнул было, что, чем так маяться, лучше бы уж поскорей… того… под топор, но Вера укоризненно спела ему, что слишком он скрипуч, и от роду таким был, а ведь известное дело: в скрипучем дереве мучится человечья душа, в срубивший такое дерево заставляет ее искать себе нового пристанища, а сам может поплатиться жизнью, не то - быть изувеченным. Зачем же свои беды на другого навлекать? Уж терпи, Двуглав, а боль - она как пришла, так и уйдет, ее Вера с собой унесет…
Мало-помалу полегчало старцу. Вот и листья разгладились, и желуди соком налились. Дуб благодарно повил Веру ветвями, и они немного постояли так, обнявшись, а зеленые зайцы, пострелята, кувыркались у их ног.
Вдруг дождь - Юркин дружок, пересмешник, бродяга - засверкал в вышине и обрушился на поляну рядом с Верой!
– А, это ты, - кивнула ему Вера. - Где тебя носило, скажи на милость? Поляны вовсе истомились, берег мелеет, гнилушки до того иссохли, что бунтуют ночами!
Дождь припал к ней, шептал, захлебывался:
– Люди! Люди на Острове! Ищут… Берегись!
Вера так и обмерла. Ох, снова… Снова!
Надо скорее к ним. Успеть проводить до Юркиного возвращения. Он горяч!.. А может, они с миром на этот раз?
Однако, глянув в переменчивое лицо дождя, сразу поняла: нет, они не с миром. Ну, тем более надо спешить.
– Пойду. А ты пока здесь оставайся, - велела дождю. Не доверяла она ему, болтуну! Еще людям про Юрку нашепчет, хоть и дружок ему. Однако, вспомнив, что им речений дождя все равно не понять, успокоилась немного.
– Пошла я. - И, успокоительно махнув остолбеневшим от страха перед явлением людей зеленым зайцам, невольно усмехнулась: ох и коротка же память!..
Безмолвие ответило ей. Все чудеса разом притихли, с тревогой глядя на Веру. Одинокий Волк предостерегающе взвыл ей вослед.
На обитателях Острова лежал зарок: ни кончиком крыла, ни краешком когтя, ни перышком, ни листиком людей не трогать! И Вере сейчас приходилось рассчитывать только на себя.
***
Сигма шел и думал, сколько ж придется это им бродить по Острову? На ходу он не раз касался груди - за пазухой лежал "револьвер", придавал бодрости. Оружие ему выдали вчера вечером, когда окончательно решено было, что с группой "похоронщиков" пойдет представитель районной общественности.
Судя по тому, что Сигма (ну и имечке ему присвоили! С другой стороны, скажи спасибо, что не Пси иди Мю какое-нибудь. Что же, все правильно: эта троица главные, а он, Сигма, вроде как шестерка при них) - так вот, судя по тому, что Сигма, лицо в районе не последнее, слыхом не слыхивал про такую фирму, как "Токсхран", его и впрямь допустили к делу большой важности и секретности. Что ж, в наше время без контроля общественности никуда! А обстановка сложная: ведь десяток человек исчезло за месяц на Острове - это тебе не кот начихал. И все разведгруппы "похоронщиков".
