Тим Скоренко - Законы прикладной эвтаназии
Майя жестом показывает: в машину, в машину.
«Я – друг. Мы едем вместе».
Накамура с Иинг забираются в джип. Майя давит на газ. Обычно она ездила медленно. Она и представить не могла, что этот драндулет может так мчаться.
Она видела в фильмах, как подобные машины таранят ворота и стены. Нужно рисковать, другого варианта нет. И она идёт на таран, сносит ворота, вслед кричит часовой – и стреляет, стреляет, пули проносятся мимо, у самого уха раздаётся свист.
«Не задело?» – кричит Накамура.
«Нет», – отвечает Иинг.
Это называется шестым чувством – то, как Майя ведёт машину. Она не раз ездила по этой дороге, но за рулём – лишь единожды, три дня назад. Она инстинктивно поворачивает руль в верном направлении, машину трясёт. Двигатель ревёт, верно, стоит не та скорость, но лучше не переключать, если есть опасность заглохнуть.
Накамура что-то говорит Иинг.
Майя следит за дорогой, но где-то на подкорке сознания зреет удивление. Накамура и Иинг – вместе. Накамура спасает ту, которую должна была спасти она, Майя.
«Она ранена!» – громко говорит Накамура.
«Я стараюсь!» – отвечает Майя.
Джип чуть не идёт юзом, срывается с дороги и мчится напрямую через поле к проёму в красном полуразваленном заборе.
У тебя дар, девочка. Никто не умеет водить так, как ты. Неделя за рулём, и уже не хуже какого-нибудь автогонщика. Только в твоём времени этот дар никому не нужен, абсолютно никому.
Визжа тормозами, машина останавливается около двери во внутренние помещения. Майя открывает дверь ключом, который дал ей Иосимура ещё при первом визите сюда, и бежит вперёд. Позади слышится топот Накамуры.
Лифт, нижний этаж, бункер. Майя включает свет, Накамура кладёт Иинг на койку, затем умело распарывает на девушке одежду.
Майя хладнокровна как никогда. Она не чувствует ничего. Ей кажется, что кто-то другой управляет её телом. Независимо от неё рука берёт губку, смачивает её в умывальнике, вытирает кровь с обнажённого тела Иинг.
Три отверстия в груди. Иинг мертва. И Накамура складывается вдвое, садится на корточки, закрывает лицо руками. Его тело содрогается. Винтовка выпадает у него из рук, Майя подхватывает её. Тут всё просто: целишься, стреляешь, передёргиваешь затвор, целишься, стреляешь. Судя по звукам, кто-то вызвал лифт. Кто-то мчался за ними, кто-то почти сразу понял, что произошло. Это или Исии, или Иосимура. Им рассказал обо всём мёртвый Мики, подмигнул стеклянным глазом и протянул обескровленную руку в направлении ворот.
Майя слушает тишину. Она на последнем рубеже. Накамура беззвучно рыдает, у неё в руках – винтовка. Она ждёт, когда двери лифта откроются, чтобы отправить кого-нибудь в вечную мерзлоту.
И двери расходятся, и первая пуля летит в тёмный проём и находит свою жертву. Просто солдатик, ничего более, он падает вперёд лицом, и Майя слышит крик:
«Это я, Амайя, это я».
«Ты забыл добавить “сан”, ублюдок», – тихо произносит Майя и стреляет снова, передёргивает затвор и стреляет в уже закрывающиеся двери лифта.
Вдруг Накамура поднимается. Он бежит к лифтам, хватается руками за панель вызова и выдирает её с корнем. За его широкой спиной Майя не видит, что под панелью, но затем Накамура отходит назад, а сверху начинает опускаться толстая плита.
«Всё, – говорит он. – Они не прорвутся. Никто не прорвётся».
Он стоит с опущенными руками, смотрит на бронированную стену. Майя чувствует, что Накамуре осталось немного. Он просто не хочет жить, и это нежелание чувствуется в каждом его движении, в его позе, в выражении лица – когда он поворачивается и смотрит на тело Иинг.
И тогда Майя понимает, что у неё остался последний, единственный шанс. Она кладёт винтовку на пол, смотрит на Накамуру и говорит:
«Спаси меня».
5. Морозов/Майя
1
Самое сложное – это дети. Вводя смертельную инъекцию старику, Морозов знает, что прав. Его жертве всё равно нечего терять, кроме боли, страха и отчаяния. Дети – это другое дело. Каждый раз, когда он смотрит в их невидящие глаза, то боится, что ошибся. Но единожды взваленную на плечи ношу приходится нести до конца.
Жил-был на свете мальчик по имени Дэвид Филипп Веттер, родившийся в 1971 году с тяжёлым комбинированным иммунодефицитом. Всю свою жизнь он провёл в абсолютно стерильной среде, в пластиковом пузыре. Десять лет в больнице и два года – дома. Вы представляете жизнь ребёнка, которого мать не может прижать к себе, не может погладить? Который всю свою короткую жизнь смотрит на мир через слой целлофана? Все игрушки и книги подвергались для него тщательной дезинфекции в камере с окисью этилена, где их выдерживали при высокой температуре в течение нескольких часов. Еду обрабатывали потоком активных веществ.
Но он жил. Отрезанный от мира, от родителей, от дома. У него не было друзей и знакомых, зато его показывали по телевизору в программах теленовостей, а болезнь назвали в его честь «синдромом мальчика в пузыре». Он умер в возрасте двенадцати лет от рака, вызванного неудачной пересадкой костного мозга от его сестры.
Алексей Николаевич спрашивает себя: как бы он поступил в таком случае? Ведь ребёнок был умственно полноценным. Ребёнок рос, ел, пил, играл, разговаривал. Но его жизнь была обрубком, жалким куском полноценной жизни. Нужно ли было поддерживать это мучительное искусственное существование в течение долгих лет, тратя на него силы и время?
Случай Веттера не единичен. Морозов знает ещё одну историю – про знаменитого циркового фрика Джонни Эка, «полумальчика». Он родился в 1911 году с крестцовым агенезом. Нижняя часть его туловища была настолько неразвита, что практически отсутствовала. Он был ровно половиной человека – без ног, без половых органов, с деформированной пищеварительной системой, и его дорога могла лежать только в шоу уродов.
И он не сдался. Он научился ходить на руках быстрее, чем иные на ногах, и его коронным трюком стала стойка на одной руке. Он сам сконструировал гоночный автомобиль с ручным приводом и принимал участие в любительских соревнованиях. Он снимался в кино – в «Тарзане» и в «Шоу уродов» Тода Браунинга. Он рисовал картины, писал стихи, сам себе шил одежду и делал поделки из дерева. «Что можете вы, чего не мог бы я? Разве что ходить по воде, да?» – спрашивал он журналистов, смеясь над ними. Он с помощью рук забрался при большом скоплении народа на стосемидесятиметровый монумент Джорджа Вашингтона.
Если бы его умертвили сразу после рождения, было бы это правильно?
Все культуры, существовавшие в экстремальных условиях, вводили жесточайший «конкурс» для детей. Выживали сильнейшие – те, кто мог сам о себе позаботиться, сам за себя постоять. Спарта – это не более чем раскрученный пример. Увечных младенцев уничтожали в индейских племенах, в азиатских общинах, в африканских культурах. Дети проходили различные обряды посвящения, которые могли закончиться трагически. И такой конец был правильным, само собой разумеющимся. Ребёнок, не способный пройти испытание, может подставить под удар всё племя.
