Терри Биссон - Старьёвщик
Я видел вспышки, пока мы падали медленно (но стремительно) вниз. Когда подобрались ближе к вестибюлю, я различил «бадда-бадда-бадда!» «карильона» и «так-так-так!» «вудпекера». От последнего у меня побежали мурашки по телу, именно «вудпекер» подпортил мне ногу.
– Жди здесь, – приказал я Гомер, когда дверь раковины моллюска открылась. – Хотя лучше жди наверху.
Я нажал двадцать с чем-то и вышел из лифта. Теперь я точно никуда не денусь. Как раз перед тем как захлопнулась дверь, что-то ударило меня по ноге. Слишком нежно для пули. Я посмотрел вниз и увидел единственный красный глаз. Жучок. А я и забыл про него! Сколько времени прошло? Я подобрал его трясущимися пальцами, припоминая, как приятен он на ощупь! Но сейчас надо позаботиться о другом…
Я сунул жучка в карман и нырнул за стопку книг и записей. Никто пока не заметил меня, насколько я понял.
Я выглянул посмотреть, что происходит.
Клин света разлился по полу – такой яркий, что глазам больно – бадда-бадда-бадда! В открытой двери стоял крошечный мужичок с гигантским пистолетом и стрелял в стоянку.
Ленни!
Бадда-бадда-бадда!
Его отец, Панама, расположился позади и стрелял поверх головы сына.
Так-так-так!
Поскольку в меня никто не стрелял (или даже никто меня не заметил), я выпрямился и побежал по вестибюлю.
– Что происходит? – спросил я Панаму.
– А вот что! – крикнул Панама. – Они нас нашли!
– Кто?
«Бадда-бадда-бадда!» – ответил «карильон» Ленни. Он вдвое превосходил маленького мужичка по длине и весу, но Ленни с легкостью удерживал оружие, хотя отдача и относила его назад каждый раз, когда он выдавал очередь.
Я прищурился и выглянул за дверь. Солнечный свет ослеплял. На полпути к стоянке лежало тело в расплывающейся луже крови. Позади я разглядел черный дым, оранжевое пламя. Горел грузовик. Пока я смотрел, он взорвался огненным шаром.
– Боб! – вспомнил я и потянулся вперед, однако Панама захлопнул дверь.
Я как раз вовремя отдернул руку.
– Панама ага «карильон», – сказал Ленни, бросая оружие на пол и вставляя новую обойму коленкой. – «Миллениум» убийца хлопушка!
– Он прав, – согласился Панама. – «Огненные александрийцы». Они собираются выжечь нас отсюда.
– Сколько их?
– Трудно сказать, – пожал плечами он. – Пошли, давай втащим мертвеца внутрь и допросим его.
Панама открыл дверь, и Ленни выбежал наружу. Я следом. Солнце яростно полыхало, жгло.
Грузовик уже отгорел. И превратился в дымящуюся кучу искореженного металла. Будто солнце расплавило его своим яростным напором.
– «Миллениум» убийца хлопушка! – повторил Ленни, склоняясь над телом.
Покойник выглядел знакомо. Но ведь все мертвецы выглядят в каком-то смысле одинаково.
Я пошел к грузовику поискать Боба. Все стало неузнаваемым, кроме нескольких проволочных костей руля. Остальное превратилось в пепел, а искореженный металл оказался слишком горячим, чтобы до него дотрагиваться. Я не смог подойти ближе чем на десять футов.
Повернулся и увидел, как Ленни тащит тело к открытой двери. Я пошел следом. Внутри, в темноте, наконец понял, почему мертвец выглядел знакомо. Данте. Часть его лица снесло начисто (работа «карильона»), но непереносимая безошибочная ухмылка осталась. Я услышал знакомый скребущий звук. Панама встряхивал баллончик с монахом в капюшоне.
– Что ты делаешь!? – воскликнул я. – Где ты его взял?
Но я и так знал: Генри держала «Последнюю волю» в бюстгальтере.
– Я знал парня, – пояснил Панама. – Мы были партнерами, друзьями до раскола. Помоги мне.
Только этого мне не хватало, но я повиновался. Открыл рот Данте и держал его, пока Панама брызгал. Ленни наблюдал, сидя на теплом «карильоне», из которого только что стрелял.
– О нет! – Единственный оставшийся глаз Данте распахнулся. Руки сцепились вместе, и он сел. – Я умер, я знаю. Можете не говорить. Я не вынесу.
– Ты умер, – сообщил я.
– Мне казалось, именно смерти, вы, парни, и добивались, – заметил Панама.
– Проблема не в том, что я умер, – возразил Данте, – а в том, что осознаю свою смерть.
– Ты сгоришь в аду, – заявил я. Кажется, он обрадовался.
– Черт возьми… Панама, ты? Ты готов сгореть, мальчик?
– Ты же знаешь, что это я, Данте, – покачал головой Панама. – Как ты нас нашел?
– Спроси у старьевщика, – предложил Данте. – Посмотри у него в кармане. Рядом с членом.
Ленни и Панама уставились на меня. Я полез в карман и достал жучка. Пальцы ощутили теплую пульсацию.
– За вами следили? – воскликнул Панама. Он выбил жучка из моих рук и наступил на него. Хруст эхом разнесся по вестибюлю. – Вы привели их сюда за собой?
– Жучок сидел на грузовике! – сказал я.
Встал на колени и попытался собрать кусочки, но Панама отбросил их.
Я зло глянул на него. Убил бы, если б смог.
– Жучок влюбился в него, – пояснил Данте. – Моя идея – вставить эростат. Его самообучающийся алгоритм отключил геопараметры много месяцев назад, и наш незаконный жучок с тех пор пересекал границы, пока не добрался сюда.
– Месяцев? – глупо переспросил я. – Я уехал из Нью-Йорка только неделю назад.
– Ты так думаешь? – усмехнулся Данте. – Скажи ему, Панама.
– Уже сказал, – отозвался Панама. – В казино не существует ни ночи, ни дня. В Вегасе время течет по-иному.
Я посмотрел вверх, в темное, пустое пространство. Я понимал, что они говорят правду, хоть и не хотел верить им. Неужели я действительно пропустил октябрьский учет? Неужели все напрасно?
– Сколько я уже здесь?
– Восемь недель, – ответил Данте, – и четыре дня. Именно тогда мы заметили, что жучок остановился, и поняли, что поймали на крючок большую рыбу. Теперь игра закончена. Ваша очередь гореть!
– Уверен? – спросил Панама. – А где остальные?
– Идут за мной, Панама. Нет огня без библиотеки, понимаешь? Они маршируют с факелами. Они поют «Песню огненных александрийцев». Теперь вы в любую минуту можете услышать музыку.
– Ты не услышишь, потому что ты мертв, – прошипел я со всей возможной жестокостью.
– Черт возьми, – простонал он снова, его голос превратился в тонкий шепот: – Сделай мне одолжение, Панама, ради старых времен. Я всегда восхищался крематориями Вегаса…
– Никаких одолжений! – возмутился я.
– Это несложно, – не согласился Панама, – Если мы оставим его снаружи на стоянке, санитары подберут и кремируют его. Заплатит город.
– Зачем нам делать ему одолжение? – удивился я. – Он хочет разрушить все, что ты построил. Он собирается сжечь «Миллениум»!
– Он просто делает свое дело, – возразил Панама. – Он александриец, такой же, как и я. Мы когда-то работали вместе.
– Как ты! – прохрипел Данте. – Нет огня без…
